Книги о Милен Фармер

Милен проснулась рано после беспокойной ночи. Ей опять снился тот концерт, те сумасшедшие глаза, мелькнувшие в толпе. Как только она увидела яркий солнечный утренний свет, заливший палату, она тут же возрадовалась - сегодня ее выписывают! Ей до смерти надоело сидеть в четырех стенах больницы, за которые ее не выпускали ни врачи, ни охранники, так как за оградой постоянно дежурили неустанные поклонники. Ей надоело каждый день проходить принудительные, неприятные процедуры! Опротивело выглядывать в окно и видеть толпу фэнов, которые или трясли в воздухе плакатами наподобие: "Выздоравливай, Милен!", "Мы любим и ждем тебя!", или выкрикивали дико и долго какую-то ерунду (хотя, первое время навевало необъяснимый страх). Надоело ограничиваться в своих прогулках лишь больничными коридорами. Ей было больно и неприятно, находясь рядом с Патриком, скрывать свои чувства. Теперь Милен хотела вернуться в Париж, в свой недавно купленный дом, а потом вновь уехать куда-нибудь очень далеко, но уже вместе с Патриком. Уехать туда, где никто и ничто не будет чинить препятствий им насладиться своими чувствами.

Сегодня был как раз тот день, когда все то, о чем она мечтала, должно было осуществиться. В 11 должен был приехать Алан и забрать Милен в аэропорт, где ее будет ждать Патрик.

Оставалось около 4-х часов, и все это время Милен, не выходя из палаты, нетерпеливо отстукивала дробь пальцами по подлокотнику кресла, в котором не могла спокойно высидеть и пяти минут, либо по подоконнику, к которому подходила, чтобы увидеть, не едет ли Алан. За окном, на улице, толпа людей росла с каждой минутой, поднялся неимоверный шум и гам, и от гула не спасали даже стекла.

- Боже, ну я же просила, - скрипя зубами, прошептала Милен и резко задернула жалюзи.

Она стала мерить комнату мелкими, быстрыми шажками, желая хоть как-то убить время.

Алан, как и обещал, подъехал около 11. За время этого непредвиденного отпуска он сумел хорошо отдохнуть и поэтому выглядел бодрым, веселым и довольным жизнью. Он не спеша шел по больничному коридору, поправляя одной рукой загнувшуюся полу плаща, а в другой держа небольшой букетик цветов, и уже в дверях палаты Алан столкнулся с взволнованной Милен, которая тут же набросилась на него:

- Алан! Ну почему ты так долго? Я уже устала ждать! Посмотри, сколько там народу! Я же просила - никакой шумихи! Ты абсолютно не прислушиваешься к моему мнению. Ты хочешь, чтобы я сверкала со страниц всех газет и журналов, тем самым создавая себе что-то вроде имиджа. А я не кукла! Я человек!

"Ну, завелась!" - подумал Алан.

- А Патрик? Он же тоже меня ждет! Самолет вот-вот взлетит, а тебя еще нет! Я уже...

- Хватит! - прервал ее Алан, - Нечего шуметь, время - без пяти одиннадцать. Я не опоздал, самолет не улетел. И еще, - он протянул смущенной Милен букетик цветов, - с выздоровлением!

- О, спасибо... - гнев мгновенно отступил, предоставив место благодарности и вине. - Извини, что я так...

- Ничего. Ну, ты готова?

Милен кивнула головой и сильно сжала руку Алана. Он пытливо взглянул на нее.

- Боишься?

- Пойдем. Я хочу быстрее убраться отсюда.

Алан помог ей накинуть пальто, так как самой ей это было несподручно, потому что левая рука все еще была на привязи. Когда они вышли на крыльцо, к ним тут же бросились представители прессы с множеством вопросов, поклонники тоже стали напирать, однако полицейские как могли, сдерживали толпу. Репортеры обступили Милен непроходимой толпой, и даже телохранители не могли оградить ее от их вопросов.

- Как вы себя чувствуете? - вынырнул кто-то.

- Замечательно! Прямо сейчас готова приступить к работе. Но так думаю я, а не врачи.

- Этим вы и намерены заняться по возвращении в Париж?

- Нет... Я, все же, позволю себе еще немного отдохнуть.

Тут прямо как из-под земли вынырнул дотошный писака и протянул к Милен диктофон.

- Если бы стрелявший остался жив, мы бы стали свидетелями судебного процесса?

- По-моему, он был бы в любом случае неизбежен.

- И, все же, какого бы наказания вы требовали для него?

- Этот вопрос неуместен, господа. Человек мертв.

- Вы рады, что удалось избежать суда?

- Простите?

- Вы рады, что он умер на месте?

Милен медленно пробиралась к лимузину, поддерживаемая Аланом, и прижимая к груди букетик цветов.

- Я что, похожа на бессердечного садиста?! Думаете, мне доставляет удовольствие чья-то смерть?! То, что я увлекаюсь де Садом, не дает вам право судить, обо мне, как о монстре. Я рада лишь тому, что осталась жива. И я отнюдь не желала тому несчастному смерти. Я хотела присутствовать на его похоронах, но мне запретили врачи.

- Это благородный поступок. Но откуда такая всепрощаемость?

- Я чувствую себя в какой-то мере ответственной за его смерть. Однозначно, он - больной человек. И вполне возможно, что именно я и моя деятельность стали причиной, грубо говоря, его помешательства. Извините...

Милен протиснулась к машине, но вдруг сквозь репортеров, телохранителей прорвалась растрепанная, неряшливая, поседевшая женщина с безумно сверкавшими глазами, вся в черном и бросилась к Милен так, что она отшатнулась.

- Ты лжешь, убийца! - закричала женщина, сопротивляясь подхватившим ее телохранителям. - Хоть раз скажи правду! Ты абсолютно не чувствуешь себя ответственной! Тебе глубоко наплевать на моего бедного маленького мальчика!

Голос женщины постепенно переходил на шепот, ее голос хрипел, надрывался, терялся в звуках толпы, но Милен, пугливо удивляясь каждому слову, отчетливо слышала даже те оттенки, с которыми повествовала странная женщина. Милен зачарованно следила за каждым ее движением, чувствуя какую-то неизбежную правдивость ее речи. Она, несмотря на все усилия переубедить себя же, все глубже вникала в слова незнакомки и подчинялась им.

- Все свое детство Жак был умным, нежным, жизнерадостным, очень способным мальчиком... Я очень любила его, ведь у меня был только ОН! У него было много друзей... И они тоже любили его, как заводного, веселого, счастливого. И вот появилась ты!..

Алан попытался затолкать Милен в машину, чтобы она не слушала этого бреда, но Милен вырвала руку и вновь уставилась на ту женщину.

- Ты! Ты - его конец! Он всего лишь однажды услышал тебя, увидел... И все! Он бросил школу, порвал со всеми друзьями, ушел из дома! - женщина опустила глаза, наполненные горькими слезами. - Когда полицейские приведи его домой после недельного отсутствия... это был не прежний Жак... Он ужасно похудел, его глаза ввалились, под глазами лежали жесткие тени, его замечательная улыбка сменилась на постоянную страждущую гримасу. Первые дни он говорил только о смерти... Это в 15-то лет!! А потом... он замолчал. Замолчал навсегда. Он не ел, не пил, не спал. Он лишь сидел у себя в комнате на полу день и ночь и мял твою фотографию в своих нервных руках. Три раза он пытался покончить с собой, но когда его возвращали к жизни, все начиналось сначала: или он плакал, или сидел на полу, раскачиваясь пока хватало сил, а потом... падал... Да!!! Он сошел с ума! Это ты виновата!!! Только ты! Я потеряла сына. Если бы не ты, он был бы нормальным человеком, он не убивал бы себя и не шел бы на преступление.

На мгновенье она замолчала, глубоко вздохнула и, будто набравшись сил, прошипела:

- Жаль, что Жаки не убил тебя... Кто бы с радостью побывал на твоих похоронах, так это я!! На твоих похоронах!!! Твоих! Ты отняла у меня сына. Так знай, если у тебя будут дети, то дьявол заберет себе твое чертово отродье! Ты потеряешь их так же, как я потеряла Жаки! Ты потеряешь всех, кого любишь! Я проклинаю тебя! И ты никогда не сможешь убежать от своего горя! Оно будет жить в твоем сердце вечно! Вечно!!!

Милен была настолько потрясена, что смогла лишь прошептать:

- Нет...

Букетик медленно выпал из ее разжавшейся руки, перевернулся и упал под ноги толпы, в миг растоптавшей его прелесть и красоту.

Алану удалось приоткрыть дверцу лимузина и втолкнуть туда обескураженную Милен, у которой не было сил даже сопротивляться, она просто послушно нырнула в темноту салона и сжалась в комок, ничего не видя, не слыша, не ощущая. Она не заметила, как тронулась машина. сначала медленно, потом быстрее и помчалась в аэропорт.

Алан был ужасно разъярен словами этой сумасшедшей, но больше всего его волновало состояние Милен. Всю дорогу в аэропорт она лишь безучастно смотрела в окно, не пытаясь на чем-либо сосредоточить внимание, на глазах блестели слезы, но не ярости, злобы или обиды, а слезы подавленности, смирения и вины. Иногда ее передергивало. Алан с отвращением вспоминал о той сцене у больницы, и жалость к беззащитности Милен сжимала его сердце. Переборов собственный гнев, он попытался отвлечь Милен от ее нерадостных мыслей, напомнив о Патрике.

- Наверно, не дождешься, чтобы побыстрее уединиться где-нибудь с Патриком, а?! - натянуто хохотнул Алан, но ни сам не увидел в этом ничего веселого, ни Милен не обратила на это никакого внимания.

Тогда он достал из встроенного в салоне машины бара бутылку бренди и, налив почти полный бокал, вложил его в холодную, дрожащую руку Милен.

- Выпей, - попросил он, поднося ее руку с бокалом к ее губам. Она лишь покорно пригубила, но Алан заставил ее выпить бренди до конца. Она сморщилась, но выпила все до капли.

- Не думай о ней. Все, что она наговорила про сына, которого ты, якобы, убила, отняла у нее, эти глупые проклятья - все это бред, лепет умалишенного...

Милен резко повернулась к нему: ее взгляд был ясным, но страдающим.

- Нет... Это не лепет умалишенного! Это не бред! Это крик души... Души матери...

Алану больше нечего было сказать, он лишь побежденно опустил глаза и отвернулся. Милен еще некоторое время смотрела на него, думая о том, что та женщина все-таки права, что она - Милен - убийца, и что она повинна в том, что отняла ребенка не только у этой женщины, но и у многих других она забрала детей, уничтожив в них самое великолепное - их душу, а потом снова отвернулась и уставилась в окно.