Книги о Милен Фармер

Вряд ли Милен могла теперь найти где-то утешение, даже в Канаде. Она любила эту страну за ее неповторимость, простоту и, в то же время, несколько дикую красоту. Но особенно - за зиму. Однако теперь, в апреле, зима почти оставила город наступившей весне, подтягивая за собой шлейф из слякоти, грязи и холодных дождей, которые когда-то были белоснежной фатой суровой хозяйки. Хотя добросовестные жители и старались поддерживать улицы родного города в чистоте и порядке, но частые снегопады, на глазах превращавшиеся в дождь, за мгновение искажали весь облик Монреаля до неузнаваемости.

Но именно это сейчас и нужно было Милен. Промозглая погода, резкий ветер, моросящий дождь, льдинками впивавшийся в бледные лица прохожих, заставляли людей по большей мере сидеть дома или в теплых уютных кафе. Редко кто-то осмеливался показать нос на улицу, дышавшую отталкивающей враждебностью. Если кто и решался выйти из дома, да и то - только до машины. Охотников же до пеших прогулок было крайне немного. В городе царила вынужденная пустота и мерзкое одиночество.

Но это и искала Милен в Монреале. Чтобы забыться, уйти от проблем, ей не нужна была толпа и веселое времяпрепровождение. Прежде всего, она хотела побыть наедине с собой и предаться воспоминаниям, какими бы режущими сердце они ни были. Ей хотелось страдать за Патрика и Ники буквально душой и телом: душа изнывала от того, что память постоянно бередила рану, а тело - от того, что Милен, будучи не в состоянии вынести собственного бездействия и поддавшись чувству вины, бродила по серым пустым и довольно слякотным улицам Монреаля, не пытаясь защитить себя от ветра или дождя. В том, что она промерзала и промокала до костей, что голова ее раскалывалась на части, либо сильно кружилась от недоедания и недосыпания, что под вечер от этих безрезультатных хождений по городу ее охватывал дикий озноб, что за эту пару недель она постарела лет на 10 и теперь больше напоминала живой труп - сухие, потускневшие глаза, опухшие от бессонницы, скулы, обтянутые неестественно бледной кожей сероватого оттенка, сгорбленная осанка, неуверенная, медлительная походка, дрожавшие руки - она видела лишь жалкое подобие того наказания, которого она заслуживала.

Милен не пыталась отвлечься. Она забросила спорт, хотя ее организм, привыкший к жесткому ритму, требовал разогрева мышц; она не притрагивалась к книгам, у которых прежде искала спасение, защиту и ответы на свои риторические вопросы; она с недоверием и тихим ужасом сторонилась людей, чьи взгляды, как ей казалось, способны были причинять лишь боль. Она полностью ушла в себя.

Ее теперешний "режим" был кошмарно примитивен - она почти не спала, а все ночи напролет сидела в темноте и смотрела на звездное небо. Если все же сон приходил, то длился он максимум 2-3 часа, да и то был очень неспокойным. В 6-7 утра, когда было еще довольно темно, она выходила на улицу и шла сама не зная куда. Весь день она бродила по городу пешком, лишь изредка заходя в какое-нибудь кафе, чтобы выпить кофе и немного согреться. Она почти ничего не ела, так как не было аппетита. Потом она снова куда-то шла, и неважно, какая была погода - ветер с дождем, бьющие в лицо, или теплый, но серый штиль. Милен с трудом узнавала Монреаль, в котором не была вот уже 18 лет. Теперь этот город прогресса и новейших технологий, улицы которого были сплошным рекламным щитом, а небо с трудом угадывалось из-за высочайших небоскребов, выросших как грибы после дождя, разительно отличался от прежнего Монреаля, тихого городка, окруженного вечными снегами и находившегося словно в зимней спячке. Хотя, может, все это было уже тогда, в 60-е? Ведь Милен мало что помнила из своего детства. Ее первые впечатления - это кленовый сироп, глупое, но довольно сладкое воспоминание! Глубокий густой снег, который покрывал все; ее первая школа - школа святой Марселины, содержавшаяся монахинями; рыжая белка, спрятанная ее стараниями в бочку, и маленькая лягушка... До 8 лет Милен практически не помнила ничего другого; надо бы задаться вопросом: "почему?", но на него она боялась ответить...

Порой некоторые улицы, дома казались ей до боли знакомыми. Она начинала более внимательно всматриваться в их очертания и узнавала в них то спортивную, площадку, на которой любила играть с немногочисленными друзьями, то супермаркет, куда она когда-то ездила на велосипеде за продуктами, то кинотеатр, в котором она смотрела свои любимые мультфильмы, а затем и мюзиклы, и мелодрамы, а порой и исторические, и классику. Именно там Милен и поняла, что рождена для того, чтобы творить, что не создавая кино - она умрет.

Как-то, не заметив этого, она пришла к своей школе. Это было все то же одноэтажное здание розового цвета с причудливыми колоннами и небольшой часовенкой, прилепившейся справа от основного корпуса. А вот и старый колодец... Все тот же высокий, посеревший от времени забор с железными скрипучими воротами... Здесь все казалось нетронутым, неестественно прежним; только не было детей и их учителей - монахинь. Школа была старой, и ее давно уже закрыли... А ведь когда-то, когда Милен было лет 9-10, учитель катехизиса предложил своим ученикам сопровождать его в больницу для умственно больных детей. Затем она часто ходила туда одна. Как это забыть? "Ведь наша жизнь жалка, и нужно бы ходить навещать таких людей. Но мы недостаточно добры..." - говорила Милен. Однако эти посещения слишком глубоко запали в душу Милен. И поэтому она, живя уже во Франции, не переставала наведываться в подобные больницы, не только сострадая их пациентам, но и помогая им, чем было возможно... "Почему Патрик был недоволен этим? В чем обвинял? В милосердии???" - недоумевала Милен.

Некоторое время постояв перед открытыми воротами, Милен повернулась и пошла прочь. Она бродила по каким-то полянам и лужайкам парка, которого раньше здесь не было, пока не забрела в тот район, в котором во времена ее детства для французских дорожных строителей, каким был отец Милен, приехавших в Квебек на строительство Маникаганской плотины в районе Великих озер, были установлены сборные коттеджи, в которые и расселили французов. Однако сейчас этот район заметно изменился. Вместо незатейливых коттеджей теперь здесь были возведены комфортабельные двух-, а то и трехэтажные дома с верандами, мансардами, с бассейнами, с небольшими садиками и зелеными полянками, которые в это время года были больше похожи на одну большую лужу. По обеим сторонам дороги, проходящей через этот квартал, росли лиственницы с богатейшими кронами.

Милен так и не смогла отыскать то место, где когда-то стоял их коттедж. Теперь здесь все было однотипно и излучало, прежде всего, скуку и безмолвие.

Нет, к сожалению, даже здесь ее ничто не удерживало...

Ближе к ночи она возвращалась в отель. Но не для того, чтобы отдохнуть и хоть немного вздремнуть. А лишь для того, чтобы вспоминать, вспоминать и вновь вспоминать ... В пугающем мраке ночи на фоне полумесяца разные картины из ее прошлого являлись Милен...

Милен вспоминала то, как в 10 лет она возвращается во Францию. Это была настоящая травма, сильный и неизгладимый шок. Тут, в стране Ренессанса распутства и изящества, ее отношения с людьми были абсолютно иными. Канада для Милен была же более закрытой страной, и там она чувствовала себя как бы в зимней спячке, более защищенной и уверенной. Франция же была агрессивна. Милен начала конфликтовать с окружающими ее людьми. Она искала что-то иное, она стала человеком, который хочет говорить, привлечь внимание, но который не может еще этого показать. Она пыталась обманывать, врать, предпочитая области, в которых она надеялась, что сможет выразить себя проще и лучше. Ее личностной проблемой было то, что она никогда не принимала свою внешность. Порой она ненавидела себя до такой степени, что хотела себя побить. Парадоксально, но именно это неприятие своей внешности заставляло ее двигаться вперед, совершенствоваться. Именно поэтому, и чтобы доказать что-то своему отцу, который всегда хотел, чтобы она добилась успеха и расцвела, Милен стала заниматься верховой ездой в клубе "Поршефонтэн" в Версале и стала профессионалом. ..

Далее на ум приходил тот отвратительный период ее жизни, лет примерно с 18 и где-то до 21 года, который она называла "черной дырой". Она не любила говорить об этом периоде блуждания и, тем более, вспоминать. Но ничего нельзя вычеркнуть из своей жизни, как можно вычеркнуть из памяти. Да, то был мерзкий, бесперспективный период в ее жизни. Милен училась на курсах драматического мастерства у Даниэля Мэсгиша, но это отнюдь ее не вдохновляло. Она была поражена, прежде всего, искусственностью, царившей там. Если для нее играть значило уйти от действительности, если она нуждалась в своих персонажах и могла играть только жизнь, то на курсах она видела лишь кривляния. Пробыла она там всего 4 месяца, и ее присутствие там не было замечено. Но главное было то, что она всегда заботилась о себе сама. Она была один на один с жизнью, но никогда не просила у своей семьи денег. Ей пришлось зарабатывать себе на жизнь продавцом в обувном магазине, затем помощницей гинеколога, а позже - создавая манекены. Да, вряд ли это был самый достойный период в ее жизни... Жизнь настоящим, отсутствие постоянства и перспектив, знакомства на одну ночь - это не удовлетворяло ее.

Потом ей вспомнился тот момент, когда она встретила в студии Патрика, которого пригласили как дизайнера и начинающего архитектора для отделки нового помещения для звукозаписи. Они тогда крепко разругались из-за того, что Милен без толку слонялась по строящемуся крылу, ожидая из монтажной Алана, и, зайдя в какой-то кабинет, нечаянно "задела" какой-то громоздкий макет, который не замедлил полностью разрушиться и оборвать электрические провода, питавшие все крыло, которое теперь было лишено света. Патрик был чуть ли не в бешенстве, так как работа была приостановлена минимум на 2 дня, а неустойка грозила огромная, И они, тогда еще не знавшие друг друга даже по имени, довольно сильно повздорили. Однако вынужденное примирение было не за горами. Оказывается, вечером Патрик был приглашен на фуршет к Джерому Даану, ведущему драматургу Парижа. И вместе с тем, на этот же фуршет была приглашена и Милен. И там их представил друг другу Алан, познакомившийся с Робером за неделю до этого. Да, все началось со смущенных улыбок и слов извинения...

Ее воспоминания об их отношениях были отрывистыми, непоследовательными, противоречивыми. То ей вспоминался их первый ужин наедине и первые нежные слова, то очередная ссора, причем из-за пустяка. То редкие минуты счастья вдвоем, то долгие часы одиночества. Ее мысли путались, метались. Милен не могла уцепиться ни за одну из них. Но когда она думала о дочери, прежде всего, ей вспоминался тот момент, когда после мучительных родов, во время которых Милен думала, что отдаст Богу душу, акушер поднял на руки маленькое, сморщенное, покрытое мерзкой слизью, красноватое тельце кричащего младенца и показал его Милен. Ее предупреждали, что роды будут трудными из-за узких тазовых костей, но Милен твердила свое - она хотела рожать сама и не прибегать к хирургическому вмешательству. Она во всем ценила естественность. Но когда ее взгляд прояснился, и она увидела новорожденного младенца, а врач заявил, что у Милен девочка, она была крайне разочарована и не удовлетворена результатом своих страданий. Ее первая мысль была: "Что за уродец?". Но позже, когда девочка приобрела более или менее человеческие очертания, Милен наконец-то осознала всю прелесть материнства...

Но все ее мысли, все воспоминания сводились лишь к одному, к словам той сумасшедшей, звучащим в памяти Милен беспощадным набатом. "Ты потеряешь всех, кого любишь... Всех... Всех... Всех..." Это вновь и вновь повергало Милен в уныние и страх перед судьбой. И утро не приносило ничего нового, тем более утешительного. Она вновь отправлялась бродить по городу, чтобы ночью снова бередить незатягивающуюся рану.

Именно в одну из таких прогулок, когда денек выдался на редкость промозглым и мрачным, Милен, окончательно замерзнув и промокнув от монотонно моросящего дождя, зашла в одно из многочисленных кафе, чтобы хоть немного обсохнуть и согреться. Был конец дня и в баре было довольно людно, так как после работы редкий монреалец пренебрегал традицией заглянуть в злачное местечко и пропустить одну-другую кружку пива. Милен по привычке заказала горячий кофе и села за стойку бара в отдаленный конец зала, наблюдая за посетителями, поглощенными своими разговорами. В зале было тепло, но мокрая одежда не позволяла Милен согреться полностью. Она недовольно поежилась и одним глотком допила кофе. Уходить так не хотелось...

- Тоже скучаете? - раздалось рядом.

Милен, немного помедлив, неуверенно повернулась. Справа сидел мужчина лет сорока, симпатичный брюнет с милой улыбкой. Его внешность, как и манеры, вызывали не только симпатию, но и расположение, и даже доверие.

По приезду в Монреаль Милен почти ни с кем не разговаривала, кроме как с портье своей гостиницы, и теперь человеческая речь для нее была чуть ли не в диковинку.

- Я? - тихо спросила она.

- Ну да... Знаете, такая погода навевает отвратительные мысли. Хочется думать о чем-то ужасном, непоправимом, вы не находите?

- Да, возможно...

"Кому бы это знать, как ни мне", - подумала Милен.

- Я всегда боялся такого состояния... романтического пессимизма... Особенно оно должно пугать людей, способных на серьезные ошибки. Ну, например, самоубийц...

Милен резко и настороженно взглянула на мужчину. Он глотнул из своего бокала и, в свою очередь, невозмутимо посмотрел на Милен.

- Вы удивлены? Но скажите, неужели, у вас никогда не было желания покончить с собой? Особенно, когда дома что-то не ладится, когда кажется, что все тебя покинули, что вокруг - лишь враги, желающие тебе только зла... Да еще и погода подкачала... А? Оборвать все раз и навсегда... Немного поднапрячься, перебороть свой страх перед "святостью" жизни, а потом расслабиться и не думать больше ни о чем, кроме будущей вечности?

- Находило порой, - созналась Милен, думая про себя: "Странный тип..."

- К сожалению, жизнь так хрупка... Но поверьте, все это не имеет значения. По сути дела, человек более чем велик. Он способен переживать любые душевные травмы и катастрофы. Нужно только собраться и захотеть.

- Да, конечно... Мсье, - обратилась она к бармену, - можно сигарету? С ментолом, пожалуйста.

Бармен подал ей пачку, а ее собеседник любезно предложил ей закурить. Милен грустно улыбнулась в ответ и, вдохнув дым, на мгновение задержала дыхание, закрыв глаза и устало приложив руку с сигаретой ко лбу. Потом она вдруг поднялась со своего места и, одернув пальто, подошла к выходу. Холод заставлял ее дрожать немного, к тому же, и дождь на улице пошел еще сильнее. Милен нерешительно помялась у выхода и вернулась на свое место. Ее собеседник все еще сидел там.

- Что, непогода и вас заставляет менять свои планы? - спросил он, улыбаясь.

- Если бы они были... планы...

Он серьезно взглянул на Милен.

- У вас очень убитый вид. Это бросается в глаза, - заметил он.

- На все есть свои причины.

- Люди по-разному привыкли решать свои проблемы. Кто-то о них просто забывает, кто-то решает, а кто-то - просто заливает их алкоголем. Последний метод не совсем правильный, но довольно эффективный. Один бокал - и ты ненадолго перестаешь о них думать. А отдых, тем более умственный, очень полезен. Уж поверьте моему опыту! Так что попробуйте либо решить свои проблемы, либо забыть о них.

- Мои проблемы нельзя ни решить, ни забыть.

- Попробуйте третий метод.

- Я не пью. Но за совет все равно спасибо.

- Пожалуйста... А я бы на вашем месте все же отвлекся. Ведь никто не говорит о том, чтобы напиваться.

Милен отрицательно покачала головой.

- Ну, тогда чтобы не заболеть. Лучшее лекарство от хвори - водка. А вы, как я вижу, совсем продрогли. Поэтому вам необходимо согреться. Бармен, водки!

- Определенно, вы хотите меня споить.

- Ничуть! Я просто забочусь о человеке, который мне нравится. Более того, я забочусь о прекрасной женщине!

- Благодарю за заботу.

Милен взглянула на поданную рюмку.

- Пейте-пейте. Не то завтра же свалитесь с простудой.

- ОК, - улыбнулась Милен и выпила водку.

- Вот и хорошо. Чувствуете, как тепло разливается по жилам?

- Немного.

- Значит, для полного согрева нужна еще одна рюмочка.

- Нет, достаточно. Я, пожалуй, пойду…

- Куда же вы пойдете? На улице дождь. Или вы на машине?

- Нет, я пешком.

- О, тем более! А где живете?

- Я остановилась в отеле.

- Так вы приезжая?!

- Из Франции.

- О! И как там поживает моя красавица Франция?

- Вполне нормально.

- Это хорошо. Я не был там года три. Скучаю безумно. Я родом из Бретани. А вот Канада мне чужая. Я живу здесь несколько лет, а настоящих друзей так и не смог найти. Все остались во Франции. Жду не дождусь отпуска - первым же рейсом туда!

- Со мной наоборот. Я родилась в Канаде, а живу во Франции.

- В самом деле?! Но сейчас-то нет повода страдать. Вы вернулись.

- Дело не в стране.

- В любви?

- В какой-то мере...

Мужчина вновь попросил бармена наполнить ее рюмку. Милен вдруг почувствовала непреодолимое желание рассказать обо всем этому незнакомому человеку. Может, от этого ей станет лучше? Но ее сдерживала привычка умалчивать о личной жизни. Она все еще была певицей, знаменитым человеком, за которым охотятся в погоне за сенсацией, а не просто женщиной. Это и останавливало ее.

Незнакомец снова предложил выпить. Он был так мил и так любезен, что Милен не хотелось его огорчать. Она выпила и эту рюмку. Через некоторое время она почувствовала, как кружится ее голова. Водка на пустой желудок не совсем хорошо сказывалась на ее состоянии.

- Страдания от любви никогда не приносят ничего хорошего, - сказал мужчина. – Наверное, это самое ужасное - ломать голову над вопросом: любят ли тебя или просто используют. И самое странное, ты никогда не будешь уверен в чем-то одном. Доля сомнения всегда будет присутствовать.

- О, да… Только этот вопрос меня волновал как раз меньше всего. Я просто всегда боялась потерять его. Когда он был рядом, я была уверена, что он любит меня. Все остальное как бы меркло...

- А сейчас?

- Сейчас? Сейчас он… ушел. Я так и не смогла удержать его. Хотя раньше этого не было нужно. Мы просто жили так, как могли, как хотели... Но потом он устал от моего поведения, от моей работы...

- Разрыв - это всегда трагедия. Но все можно изменить. Это в наших силах. Нужно лишь пойти к нему и попросить прощения. Поверьте, ни один мужчина не устоит перед словами извинения, - он лукаво улыбнулся. – Если же он все-таки устоит, значит, он полный кретин и не достоин быть рядом с такой женщиной.

- Вы забываетесь! Вы его не знаете и не можете судить о нем!

- Простите, ради Бога! Я не хотел вас обидеть. У меня и в мыслях не было... Но попробовать помириться все же стоит. Ну, нарветесь сперва на скандал, выясните отношения и поймете, что жизнь друг без друга нелепа.

- Если бы это было так просто… Ведь я просила, умоляла его, но все без толку. Он устал... Но я сама виновата во всем. Если бы я только бросила свою никчемную работу! Ведь она, или скорее мое упрямство, разрушила семью, поломала мне жизнь...

Она злорадно ухмыльнулась. Теперь ее горечь и обида становились щитом от другого, не ее, мира, Милен было смешно. Смешно над собой, над своей жалкостью, ничтожностью, над агонизирующими попытками изменить что-то тогда, когда было уже поздно. Милен хотелось плакать, но слез уже не было. Да! Она захотела забыть свою боль! Очень! Хоть на миг. Она лихорадочно схватила бутылку и налила себе еще рюмку. Рассудок и без того уже мутился, ей ужасно хотелось спать, но больше всего ей хотелось, чтобы ее кто-то пожалел, приласкал, сказал, что их смерть не ее вина. Она залпом выпила водку, отчего по ее немного согревшемуся и расслабившемуся телу пробежала судорога. Милен всхлипнула.

- Как-то утром мы столкнулись с ним в дверях: он уходил, а я наоборот - возвращалась... Ники тогда, кажется, была в лагере... Или?.. - она напряглась, пытаясь вспомнить. - Нет. Не помню... Патрик был такой приветливый, добрый. Я думала, он будет злиться, что я опять задержалась. Но нет! Он, казалось, даже не заметил моего отсутствия. Тогда это показалось мне еще более замечательным. Еще бы! Удалось избежать скандала!.. Знаете, он прямо пылал энергией, жизнь светилась в нем!

Незнакомец внимательно вслушивался в нотки ее дрожащего голоса, готового сорваться на любом слове.

- Он... - продолжала она, - он с воодушевлением рассказывал мне о работе, о новых проектах, о его планах. А я слушала, но не слышала, - Милен снова всхлипнула и тупо взглянула на пустую рюмку, которую вертела в руках. - Я хотела спать...

Внезапно она встрепенулась и, схватив собеседника за руку, виновато заглянула ему в глаза.

- Но нет! Вы не подумайте... Я была рада за него. Очень рада! Я спросила тогда... У меня был свободный вечер и я предложила Патрику провести его вместе. А он так... Kак-то вздрогнул... Улыбнулся, то ли сожалеюще, то ли злорадно, и сказал, что не может. Его отказ показался мне незначительным. Я даже не хотела знать, почему он не может. Я просто хотела спать. У меня мелькнуло в голове, что он посчитал это предложение одолжением, замаливанием грехов, так сказать. Но и это было мне безразлично. Сон - вот, что меня занимало! Он поцеловал меня на прощание и пошел... А потом вдруг обернулся и на полном серьезе спросил, не могу ли я ему помочь "в выборе достойной замены"... Я сперва не поняла... Я всегда плохо соображаю после концертов... Тогда он разъяснил...

Милен зажмурилась, вспоминая эту неприятную сцену.

- Он попросил меня найти какую-нибудь... женщину... которая пришлась бы и мне и ему по вкусу... И чтобы у меня не было претензий по поводу того, что он это сделал без меня... не посоветовавшись... Потом он долго говорил что-то о... немаловажной роли "физического фактора" в браке... О том, что ему - 36 и у него тоже есть определенные потребности... Как плеткой по лицу... бил словами...

Милен, не выдержав, расплакалась, уткнувшись своему верному исповеднику в плечо.

- А я... я просто хотела спать... Какая же я все-таки сволочь... А? Сволочь! - закричала она и ударила его в плечо кулаком. - Понимаешь, сволочь я!!! Ведь просил же он бросить эту чертову работу! Просил! - кричала она.

Люди вокруг стали оглядываться, а ее собеседник, пытаясь ее успокоить, слегка обнял ее и прошептал на ухо:

- Тише... успокойся...

- А я? - Милен тихо застонала. - Я все это пропускала мимо ушей! Я играла его чувствами! И что теперь? Вот оно, мое изгнание! Он ушел... Умер! Оставил меня. О, Боже, Патрик!!! Я же так любила его!

Милен зарыдала еще громче и крепко ухватилась за шею незнакомца. Ей хотелось, чтобы ее сильно прижали к себе, она хотела ощутить тепло человеческого тела, чье-то дыхание... Мужчина поднялся и, придерживая Милен, помог ей встать.

- Пойдем... Уж что-то ты разволновалась.

Он осторожно довел плачущую, спотыкавшуюся Милен до выхода и, немного замешкавшись с ней в дверях, дотащил ее до своей машины и усадил на заднее сиденье.

- Кажется, третий метод оказался для нее не очень удачным, - заметил он, садясь за руль.