Книги о Милен Фармер

Даже прекрасно проведенный вечер не смог изменить ее душевного состояния. Несомненно, откровение заставило ее почувствовать некоторое облегчение. Но внутренний голос зудел об обратном. Он казнил ее за слабость. Она твердила себе, что не должна была открываться. Однако что-то подсказывало ей, что это было необходимо. Она устала быть сильной. Она нуждалась в том, чтобы выговориться, избавиться хоть на миг от этой обжигающей боли. И теперь она чувствовала необыкновенную признательность к Филиппу, который смог отвлечь ее от этой тягостной жизни. Она восхищалась его способностью понимать и угадывать ее психологические желания. Но она не решалась определить, был ли тот поцелуй ее желанием или же его вниманием. В любом случае, она видела в нем лишь его положительно-благородную сторону.

И все-таки рано утром следующего дня, кое-как перенеся ночь, полную детских страхов и кошмаров мрачной тишины, Милен вновь собралась бродить по городу. Портье, за две недели уже привыкший к ее ранним уходам и поздним приходам, непринужденно улыбнулся, приветствуя ее. Он что-то сказал о погоде, а потом с улыбкой еще что-то добавил, но Милен его не расслышала. Вернее, она не хотела его слышать. Она лишь доброжелательно кивнула головой и вышла из отеля.

Кажется, портье говорил, что погода была прелестной. Он оказался прав. День действительно был небывало солнечным, светлым, но все же немного прохладным из-за легкого ветерка, шаловливо трепавшего еще нагие ветви редких деревьев.

После мрачной ночи контраст светлого дня был довольно резким. Свет отогнал некоторые воспоминания, которые к рассвету уже начинали отягощать рассудок. Но бродить по городу она уходила именно в поисках воспоминаний. Память делала ей подарок. Ночью она дарила ей лишь отблески ссор и неудач, хотя порой возникали и образы блаженства. Но днем основным предметом воспоминаний становилось детство, из которого она так неудачно вышла. Говоря всем окружающим и даже самым близким, что она ничего не помнит из своего детства, она лгала. Она не хотела его помнить. Оно было жестоко с ней, так что даже в этом она боялась себе признаться. Порой она сознательно старалась вырвать некоторые моменты из памяти. Но это было невозможно. Приходилось, скрепя сердце, переваривать все. В конце концов, именно удары детства сформировали ее такой, какой она была сейчас.

Со стороны могло показаться, что Милен была психологическим мазохистом, который постоянно бередит раны прошлого, заставляя их истекать желчью прежних обид и разочарованием в прежних желаниях.

Выйдя на улицу и поздоровавшись с любезным швейцаром, она спустилась с крыльца и остановилась посреди улицы. Милен не знала, куда она пойдет сегодня. Она исходила город вдоль и поперек. В его новом облике 90-х она находила мало интересного, поэтому и сейчас ей было абсолютно безразлично, куда идти.

Она полными легкими вдохнула свежий, обволакивающий апрельский воздух, который, своим дыханием прояснил ее рассудок. Боязливо пожав плечами, оглядевшись и сунув руки в карманы темного пальто, она медленно пошла прочь от отеля.

Через несколько метров ее догнал "Фольксваген" и, снизив скорость, медленно поехал рядом. Из окна высунулся Филипп и улыбнулся:

- Доброе утро! Уже на ногах?

- Доброе утро.

- Эх, а я бы с удовольствием еще поспал!

Милен подошла ближе к остановившейся машине.

- В чем же дело?

- Неотложные дела.

- В таком случае, не буду тебя задерживать. Ты, наверное, спешишь. Удачного дня! И рада была вновь повидаться.

- Подожди, - Филипп вылез из машины и подошел к ней. – Видишь ли, мои неотложные дела связаны с тобой.

- В самом деле?

- Ну да, я хотел пригласить тебя прогуляться, посмотреть город. Ты вчера говорила, что уходишь рано, вот я и торопился. Слава Богу, успел! Знаю, что ты и так только и бродишь по городу, но я покажу тебе такие места, о которых ты и не слышала. С 60-х город сильно изменился.

- Неужели у тебя нет дел поинтересней?!

Она была далека от реальности, и ее удивление, смешанное с сарказмом, не было искренним. Просто фраза. Сейчас вообще все для нее было до примитивного просто и, в то же время, до ужаса сложно.

- Дела? - он махнул рукой. - Прежде всего, нужно научиться отдыхать!

- Спасибо за приглашение, но… я не очень настроена на увеселительные прогулки…

- Но ты и вчера не очень была настроена на ужин, - возразил Филипп. - Ты уже здесь несколько недель, но только и делаешь, что ходишь в одиночестве и истязаешь себя воспоминаниями и чувством вины неизвестно за что. Сколько можно? Нельзя всю жизнь страдать. Или ты хочешь ощутить вкус безумия?

Она опустила голову.

- Уже ощутила...

- Понравилось?

Она не ответила; лишь молча стояла, смотря себе под ноги пустым и усталым взглядом и комкая в руках перчатки.

- Ну ладно, - Филипп осторожно положил руку ей на плечо. – Давай не будем об этом. Договорились?

Милен долго и пристально посмотрела на него.

- Хорошо, - внезапно сказала она. – Поехали.

И она направилась к его машине.

- Вот это уже лучше! - воодушевлено воскликнул он, помогая открыть дверцу. Сам же поспешно обежал авто и сел за руль.

- Куда едем?

- Я думала, у тебя есть программа.

- Ну, в принципе, конечно, есть. Но я подумал, может, ты сама захочешь куда-нибудь съездить?

Она задумалась. Ее блуждающий взгляд остановился на красочном рекламном щите слева от тротуара, который приглашал посетить зоопарк Монреаля.

- Зоопарк… - прошептала она. - Я хочу в зоопарк.

- Почему именно туда? - несколько удивился Филипп.

- Я там часто бывала в детстве. Дикие волки, тигры, пантеры... Это же прекрасно!

- ОК. Зоопарк так зоопарк. Только… - он взглянул на часы, - сейчас, наверное, еще слишком рано, он еще закрыт.

- Да, наверное, - безоговорочно согласилась Милен.

- Ну, тогда нужно убивать время, - он включил зажигание и выехал на дорогу, пристроившись в правый ряд.

- Я в преступлении участвовать не буду, - тихо заметила Милен.

- Не понял.

- Я об убийстве времени.

- А-а-а, - глубокомысленно протянул Филипп. - И как это трактовать?

- Как тонкий намек на юмор. Но не совсем удачный.

Филипп улыбнулся.

- Практика. Нужна практика.

На мгновение в салоне автомобиля поселилась тишина; был слышен лишь шум работающего двигателя и, порой, слабый визг тормозов. Заметив, что они двигаются в направлении вовсе не к зоопарку, Милен поинтересовалась:

- Куда ты меня везешь?

- Не болтаться же нам полтора часа по городу? Поедем пока, позавтракаем. Голову дам на отсечение, что ты еще не ела. Да и, скорее всего, не собиралась.

- Лучше побереги свою голову, она тебе еще пригодится. Но, вообще-то, ты прав.

- Эх, - вздохнул Филипп, - без ложной скромности, что б ты без меня делала?!

- Что б я без тебя делала! - подтвердила Милен.

Слабый свет пробивался сквозь не полностью задернутые шторы и освещал узкую полоску ковра, вырывая из темноты фрагменты разбросанной в беспорядке одежды. Она тяжело вздохнула и почувствовала горечь, заливающую ее сознание и смешивающуюся с непреодолимым чувством вины. Да, вина перед памятью будоражила, пробирала ее до костей. Но сделанного не исправишь, а прошлого не воротишь. В этот момент ей хотелось прожить свою жизнь заново и иначе. Скольких ошибок можно было бы избежать! И главное - не допустить самой чудовищной из них - свидания со смертью. Однако, всегда существует безжалостное "но"...

Она нагнулась, подняла с пола рубашку и, накинув ее на плечи, осторожно встала с постели, обернувшись на спящего мужчину, и подошла к окну.

Город дышал ровно и спокойно. Мягкое покрывало темного неба, насыщенного восхитительно яркими звездами, уютно объяло просторы спящего Монреаля, который лежал где-то далеко внизу, за стеной отрешенности. Здесь, за стеклом, наедине с небом она ощущала себя в колыбели покоя и тишины. Но нечто тяжелое не переставало витать рядом, заставляя разум пульсировать живым ручьем ясного сознания. В голове роилось множество вопросов и упреков, ответов на которые, впрочем как и оправданий, как бы вовсе и не существовало. От вечных сомнений жизнь казалась невыносимой, но менять ничего не хотелось. Перестать вопрошать и рыться в глубинах своего разума, отличающегося от нормального, в попытках приоткрыть завесу тайны хотя бы над одним из вопросов, было непостижимо сложно для нее. Она чувствовала себя человеком лишь тогда, когда ее мозг работал. Пусть порой это ввергало в депрессию, было больно и неприятно от возникавших неврозов, пусть это сокращало своей жгучей правдивостью часы, отведенные ей в этой жизни, - все равно она заставляла себя мыслить. Размышления были тем самым святым источником, который давал ей то живую воду, как бальзам на раны, то мертвую - как соль на те же раны. Упрощать свое существование, избегать извечных усилий разума, не задумываться - для нее означало конец, крах, падение без надежды подняться.

Достав из кармана пиджака, валявшегося под ногами, пачку сигарет, она закурила. Руки не слушались, лихорадочные приступы нервной дрожи время от времени охватывали ее хрупкое тело. Ей хотелось бежать отсюда, но ноги будто окаменели. Она облокотилась о подоконник, упершись лбом в стекло, и зажмурилась. Панический ужас растворялся в клубах табачного дыма, разум мутнел, обретая оттенки непроизвольного успокоения. Все постепенно возвращалось на круги своя. Она больше не желала убегать от жизни в поисках истязаний. Она устала корить себя во всех смертных грехах. Сожаления остались. Но ее разум уже пресытился слезами достаточно. Сейчас у нее появилась возможность возродиться из пепла, родиться заново, испытать эмоционально сильнейший взрыв. Ей безумно хотелось изменить свою теперешнюю жизнь. Она не собиралась порывать со своим прошлым, ведь в того, кто стреляет в прошлое из пистолета, будущее выстрелит из пушки. Столь частые перепады настроения, приводившие ее к той или иной крайности, прежде заставляли о них задумываться, порой даже пугаться их. Но не теперь. Теперь все было по-другому.

- Почему ты не спишь? - услышала она за спиной, но не обернулась и не ответила.

- Милен, что с тобой?

- Не знаю, - прошептала она.

Милен отстранилась от окна и прислонилась рядом к стене, крепко сжав руками свои плечи. Филипп тоже подошел к окну и тоже прислонился к стене напротив Милен так, что их разделяло лишь само окно.

- Давай поговорим, - предложил он.

Милен лениво взглянула на него, не понимая, чем ему мешает благородная тишина.

- О чем?

- О тебе.

Она ухмыльнулась.

- Ты ошибаешься. Я не заслуживаю столь пристального внимания.

Он пропустил ее замечание мимо ушей.

- Как тебе понравился сегодняшний день?

- Ночь понравилась гораздо больше.

- Я рад.

Они не смотрели друг на друга. Их воображение питала безграничная даль темного неба. Находясь каждый в своем собственном мирке, наедине со своими мыслями, они все же пытались наложить мостки понимания между собой, чтобы не потеряться в этом мире и не остаться в уже горьком одиночестве. По крайней мере, именно это говорило в Милен. В Филиппе же говорило, прежде всего, любопытство, а уж затем - что-то, напоминавшее земное чувство благодарности, хотя бы за эту ночь.

- Знаешь, - медленно произнес он, - я все пытаюсь понять, что ты сейчас чувствуешь?

Она не колебалась.

- Желание убить.

- Я не спрашиваю - кого...

Милен молча качнула головой в знак согласия и затянулась. Филипп протянул к ней руку, и она передала ему сигарету. Он тоже сделал одну затяжку и потушил сигарету о стекло. Некоторое время он вертел ее в руке абсолютно бессознательно, а затем пальцы разжались, и окурок упал в темноту.

- Не кури больше, - попросил он.

- При тебе не буду, - пообещала она.

Разговор явно не клеился. Томная, флегматичная лень обуревала обоих. Им не хотелось разговаривать, хотя столь бурно проведенный день вполне предполагал обмен впечатлениями, им не хотелось спать, хотя была середина ночи; они просто стояли и смотрели в окно, слушая мерные попискивания электронных часов через каждые 15 минут. Каждый наедине с собой.

Часы пропищали уже в пятый раз, а они все молча наблюдали за ночным Монреалем. Наконец Филипп оторвал взгляд от окна и посмотрел на Милен.

- Я люблю тебя, - сказал он.

Она опустила голову и не ответила. У нее перед глазами стоял образ Патрика в день его отъезда. Поздно... У нее в душе все перевернулось. Избегая взгляда Филиппа, Милен вернулась в постель, и, зарывшись в подушки, съежившись будто от холода, она заплакала.