Книги о Милен Фармер

Монте-Карло и Париж разделяет час перелета на самолете до Ниццы, а затем - пара часов на автомобиле. Обычно Милен предпочитала брать несколько недель зимнего отдыха, но сейчас, после фестиваля "Монте-Карло 93", она решила изменить своей привычке и сделать себе подарок - уединенно провести недельку в собственном доме, в Ницце, а не вылетать снова в Париж. В конце концов, после очередной победы имела же она право насладиться жаркими лучами средиземноморского солнца вместо того, чтобы печься под не менее жгучими, но все же неблагодарными лучами славы.

Через пару дней обещал приехать Алан. Он не был на самом представлении и поэтому собирался прилететь и поздравить Милен попозже. К тому же, ему, пожалуй, тоже не помешала бы недельная передышка. С работой над последним синглом Милен "Почему мое сердце стонет", принесшим ей оглушительный успех у французской молодежи и побившим все предыдущие рекорды продаж, Алан совсем вымотался. Хотя даже клип к этой песни снимал не он, но микширование и программная аранжировка потребовали больших усилий. Помимо этого он был поглощен новой идеей - созданием художественного фильма. Он давно мечтал о настоящем кино. И теперь, когда появилась возможность осуществить свой давний сон, он полностью погрузился в стихию вымысла. Алан знал, что Милен поддержит его проект, поэтому и сценарий создавался специально для нее. Сочиняя музыку к фильму и играя жизнями героев, Алан параллельно работал над синглом. Как человек, стремящийся к совершенству, он отдавал от себя все, что имел, и даже немного больше. Он делал невозможное, совмещая перфекционизм и в создании сингла, и в воплощении своей мечты одновременно. Он был без сил, но он был счастлив. Вдобавок ко всему, возникли проблемы с братом, ведущим экстремальный образ жизни и в результате - попавшим в больницу. В общем, весна 93-го выдалась для Алана напряженной.

То, что новый сингл взял приз в Монте-Карло, не было ни для кого неожиданностью. Стремительный взлет песни по позициям еврочартов и то, что она удерживалась на первом месте уже в течение 6 недель, говорили сами за себя - победа была предрешена. Количество продаж подтвердило надежды.

Конечно, Милен вновь испытывала радостное возбуждение, как тогда, в первый раз. Но сколько воды утекло с 84 года? Сколько взлетов и падений было в ее карьере? Сколько музыкальных Олимпов покорилось ее таланту и обаянию? Сколько нервов и сил положено во имя успеха? Но все меркло перед единственной страшной жертвой - перед ИХ смертью. Прошло немало времени, но рана до сих пор не зажила и точила ее сердце то найденной фотографией, то очередным ночным кошмаром. Боль не притупилась; она стала более основательной и непоколебимой, но Милен научилась ее контролировать. Лишь в этом было спасение. Сейчас, когда перед ней стояла очередная статуэтка человека с земным шаром в руках - главный приз Монте-Карло - в Милен боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, как любой человек, она радовалась новому успеху, новой волне славы, она чувствовала полное удовлетворение от жизни; с другой стороны, она ощущала бренность своей знаменитости и ее бесполезность, она не понимала, зачем теперь к чему-то стремиться, если оценить практически некому.

Утром за завтраком посыльный доставил какой-то пакет. Это оказалась видеокассета с записью "Монте-Карло 93", которую обещала прислать Джеки Энуар, координатор Полиграм-Видео. Когда Милен просматривала выступление Джексона, ей вспомнилась их стычка за кулисами еще до начала шоу, которая теперь ей казалась даже забавной. Хотя Милен не всегда понимала юмор, порой она любила пошутить, но никогда не вкладывала в свои шутки злого умысла. Так получилось и в этот раз, когда они с Люком Бессоном снимали клип на "Почему мое сердце стонет", и по сюжету которого на Джексона должен был упасть крест из рук самого Иисуса. В этот фрагмент вкладывался совсем иной смысл, чем предположил Майкл. Милен не пыталась его "уколоть"; это было лишь свидетельством того, что бесценная жертва Иисуса ради искупления грехов человеческих оказалась, к сожалению, лишней, а человечество уже давно с головой погрузилось в абсолютный хаос и живет лишь новыми грехами. Людские нравы в любовной страсти давно упали, и девственный Иисус был несказанно поражен, увидев тот мир, ради которого он умер, погрязшим в похоти и лести. Но позже он совсем лишился сил и выпустил из рук собственное распятие, когда узрел изуверские пляски Джексона. Так что здесь Майкл был лишь отблеском опустившегося в мрак мира, не более. Но сам он этого, видимо, не понял, поэтому счел нужным иронично обмолвиться с Милен:

- О, мисс лучший ангел! Амбиций вам не занимать: из Либертины в ангелы пробились?! Кстати, а Бог ваш вас не проклял за предательство? Ведь лагерь Сатаны враждует с Господом, насколько я знаю.

Милен, сыгравшая в этом клипе, действительно, роль лучшего ангела, спустившегося на Землю, чтобы разобраться в простом чувстве - любви, и в итоге превратившегося в демона, не осталась в долгу:

- Не стоит беспокоиться. Скорее вас, мсье Плохой, проклятье коснется. Ведь кроме резких танцев, желателен и ум, чтоб юмор понимать. Прощайте, мсье Bad!

Сейчас это казалось ей смешным, тогда же показалось злостью.

Она просмотрела выступления всех исполнителей; некоторые ей понравились, некоторые вызывали непонимание и, как следствие, антипатию. Когда она смотрела запись своего выступления, где она танцевала с двумя партнершами, она была, можно сказать, даже довольна собой. Конечно, Милен выискала множество недостатков, которые можно отнести только к завышенной самооценке, но все они компенсировались неподражаемым выражением ее лица: выражением испуганной, наивной девочки с широко открытыми глазами и приподнятыми бровями, своим немым взглядом просящей: "Любите меня!". Неподдельное удивление и страх у нее получались лучше всего. Может, потому, что она никогда не переставала удивляться и бояться?

Уже под вечер приехал Алан. Он был очень доволен и успехами Милен, и тем, что удалось вырваться из наскучившего Парижа. За ужином они отпраздновали свою общую победу, а когда стало совсем смеркаться, расположились на террасе, чтобы понаблюдать за закатом и просто расслабиться в наступившей прохладе приближающейся ночи.

- Чуть не забыла, Алан. Как твой брат?

Алан блаженно потянулся.

- Ноэль? Уже лучше. Врачи сказали, что ходить он будет, но позже.

- Я рада за него.

- Я тоже. Надеюсь, это заставит его бросить глупое увлечение горными велосипедами.

- Как много зла приносят нам все же горы, - заметила Милен, и каждый подумал о своем.

Некоторое время они молчали, но вдруг Милен, тяжело вздохнув, тихо произнесла:

- А ведь сегодня День матери...

Алан выжидательно посмотрел на нее, но она не проронила больше ни слова.

- Я не хотел напоминать. Как ты?

- А ей было бы уже 7 лет... Такой маленький, симпатичный человечек... - Милен мечтательно улыбнулась. - Знаешь, я никому об этом не рассказывала... Когда я рожала, Патрик был там. Он все видел... И что самое странное, сквозь собственные слезы я видела его безумно испуганные глаза... Он боялся, Алан. Он очень сильно испугался, слыша эти крики, видя страдания, кровь... Уже когда меня привезли в палату, он пришел туда... он плакал... Он извинялся за то, что заставил меня так страдать... Он умолял простить его за то, что заставил меня рожать... Просил прощения... И как еще просил! Господи, как он был мил и прелестен тогда! Я не ожидала от него такого... И вовсе не винила. Я любила его, любила нашу дочь... Какой замечательной она была! Ты ведь помнишь ее, Алан?

- Конечно.

- Ничего резкого или грубого... Сама доброта и невинность... А я не позволила ей насладиться этой никчемной жизнью. Ни ей, ни Патрику. Я никудышная мать. Какое право я имела играть их судьбами?

- Милен, но... - Алан растерялся. - Я думал, с этим покончено. Я думал, ты разобралась...

- Ты думал, я забыла? Алан, это невозможно забыть.

- Я не говорю о том, чтобы забыть. Смириться - да.

- Смирилась ли я? Возможно. И это самое ужасное! Понимаешь, я примирилась с тем, что их нет рядом. Это бесчеловечно!

- Это нормально. Так будет легче всем, и тебе в первую очередь. Это позволит тебе жить.

- А зачем мне жить, если их уже нет?

- В чем же дело?! Давай, иди, режь себе вены, или вновь наглотайся таблеток! Какая проблема?! Главное - убежать от себя, спрятаться от несуществующей проблемы, которую сама же себе и надумала. Действуй! Я позабочусь о том, чтобы в этот раз тебя не успели спасти! Хватит только говорить об этом! Уж коли так хочется - возьми и покончи со всем. А заодно и со всеми...

- Не нужно больше, Алан. Я поняла. Извини, что надоедаю тебе.

- Господи! Да дело не в том, что ты надоедаешь. Мне не нужны твои извинения, мне нужно, чтобы ты просто жила и не думала о смерти. Ее и так слишком много в нашей жизни.

- Я никогда не смогу избавиться от этого.

- Постарайся.

- Только ради тебя.

- Ради себя, Милен!

- Хорошо.

Алан чувствовал себя обязанным сменить тему.

- А помнишь, - произнес Алан через некоторое время, - как 9 лет назад мы радовались после первого "Монте-Карло"?

- Разве я могу это забыть?! Замечательное время было! Все складывалось так великолепно; и карьера, и личная жизнь. Я всегда мечтала совмещать эти два понятия: любовь и работу. Не вышло.

- Сколько тебя знаю, у тебя всегда после успеха наступала хандра. В этом ты, наверное, никогда не изменишься.

Милен улыбнулась.

- Мне кажется, я и так достаточно изменилась... Помнишь, о чем ты меня просил, когда мы вернулись в отель, тогда в 84-м?

- Смутно.

- Ты просил, чтобы я позвонила Патрику, потому что он соскучился и ждет звонка. Прошло 9 лет... Теперь никто по мне не скучает, никто не ждет моего звонка, впрочем, как и меня саму. Вся жизнь прошла зря. Я ничего не добилась, только поломала жизнь и им, и себе. Раньше я жила для того, чтобы они мною гордились. Теперь у меня нет цели. Так скажи же мне, Алан, зачем все это? - она обвела рукой вокруг себя.

- Не знаю.

- А зачем ты живешь?

- Чтобы доказать себе и другим, что я кое на что способен.

Она кивнула головой и посмотрела на темное небо. Где-то вдали пели цикады, прощаясь с уходящим днем. Над морем кружили чайки и альбатросы, то резко пикируя прямо в соленую воду, то вновь взмывая вверх. Алан курил трубку, играя клубами дыма.

- Червь - вот герой нашего времени, - вдруг произнесла Милен. - Бодлер смеялся над мразью, восхваляя красоту, и тут же уверял, что красота тленна. Она живет, пока живы мы. Уйдем мы, сгниет и красота. И вовсе не она спасет мир. Кто? Не знаю. Он уверяет, что не существует ничего вечного. И он, к прискорбию, прав. А ведь для спасения этого мира и нужна вечность!

...Но вспомните: и вы, заразу источая,

Вы трупом ляжете гнилым,

Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,

Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,

И вы сгниете до костей,

Одетая в цветы, под скорбные моленья, Добыча гробовых гостей.

Скажите же червям, когда начнут, целуя,

Вас пожирать во тьме сырой,

Что тленной красоты навеки сберегу я

И форму и бессмертный строй...

- Это из "Падали". Не знаю, меня это уже не угнетает. Это будто открывает глаза на запретную тему. Все начинает с этими словами восприниматься иначе. Большую значимость приобретают темные стороны нашей жизни. Они становятся еще более черными, отчего редкие светлые полосы становятся еще белее и привлекательней. Пугает резкий контраст. Нет перехода. Здесь белое, здесь черное. Середина неестественна. Она не должна существовать. Нельзя выбирать между злом и добром, между ангелом иль бесом. Но это теория. Практика гласит об обратном. Человек и есть тот невозможный промежуток, совмещающий в себе порок и добродетель. И мы не вечны. Кончаемся тогда, когда ложимся в землю. Туда уходим не только мы. Туда ложатся наши чувства и эмоции, наши дела и самое страшное - память о нас. К сожалению, в городах мертвых царствует Беспамятство. И ничто не может нарушить этот ритуальный поворот жизненного круга. Мы живем мгновение и живем для того, чтобы собою вскормить других, будь то дети или же могильные черви... А будут ли нас помнить? Увы... - через мгновение она добавила шепотом. - Я так бы хотела, чтобы он понял, что, несмотря на то, что произошло, я любила его больше, чем себя, и что я не могу его забыть.

- Милен... - лишь произнес Алан. - Он понимает. Он слышит тебя.

На небо взошел полумесяц, блеклый, невыразительный и такой одинокий в ночном пространстве. Милен плотнее закуталась в накидку и вжалась в кресло, вздрогнув от внезапного, истошного птичьего крика.

- Посмотри, - Алан ткнул трубкой в небо, испещренное тонкой сетью звезд, - звезда упала. Загадывай желание.

- Я отдаю это право тебе. У меня больше нет желаний. Кто-то назовет это счастьем, я же зову крахом. Мечтать нужно тебе, Алан, покуда есть силы надеяться.

Вдруг она повернулась к нему и схватила его за руку.

- Алан, если ты полюбишь кого-нибудь по-настоящему, и между вами и вашим счастьем будут стоять преграды, помни - ничто не стоит человеческих слез и умершей любви. Обещай мне, что не позволишь, чтобы что-то помешало вашему счастью. Брось все ради любви. Только во имя любви можно решаться на любые жертвы. Все остальное в жизни - чепуха. Обещай мне, прошу тебя.

Алан похлопал ее по руке.

- Конечно же, я обещаю тебе... Я даже поклясться могу, что обязательно буду счастливым.

- Спасибо, Алан. Я верю тебе, - и с немного успокоившимся, но все таким же предательски измученным сердцем Милен откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, пылавшие когда-то невообразимой страстью и магнетизмом.

- Помни, Алан, - прошептала она, - молодость бежит от смерти, а одиночество роднит с Ней...