Книги о Милен Фармер

Милен сидела на крыльце своего коттеджа, откинувшись на дверь, скрестив на груди замерзшие руки и укутавшись в клетчатый плед. Она смотрела в темное, ночное, небо, на яркие, маленькие звездочки, на созвездия. Она вновь, как бывало в детстве, ждала, что одна из этих вестниц судьбы упадет, и она, Милен, сможет загадать желание. Желание?.. Но какое? Чего она хочет???

Пустота... Кромешная тьма... Безразличие... И в то же время умиротворенность... Это ее душа. Все было как в замедленной съемке. Все действия, мысли, речь были заторможены, отрывисты, нечетки... Почему? Может, она устала? Но прошла лишь неделя. Раньше съемки занимали больше времени и сил, но ничего подобного она не ощущала. Раньше... О, это любимое и первое слово прошлого! Раньше все было иначе...

- Хандришь? - мягкий, вкрадчивый голос Алана возник в тишине.

Милен вздрогнула от неожиданности и обернулась. Алан присел рядом и, взяв ее холодную, покрасневшую руку в свои, стал ее растирать, дышать на нее, пытаясь согреть.

- Замерзла?..

- Не знаю... Алан, я ничего не знаю. А время идет...

- Да, - он тоже откинулся к двери коттеджа, - вспомни Бодлера: "Время - это жадный игрок, который, не жульничая, все равно выигрывает".

- "Не забудь!" - продолжила Милен. - "День вспыхнул и угас, кругом ночная муть. И бездна алчно ждет: клепсидра опустела..." Да, все несет на себе отпечаток смерти... Представь себе этот режущий маятник, который отгоняет пространство и отмечает разрушение времени, потерю молодости, увядание кожи. Даже если говорят, что морщинка от улыбки, в сущности, просто выразительность; этот движущийся маятник неумолимо ведет тебя к последнему вздоху, который называется... смерть.

Алан заглянул в ее блестящие глаза.

- У тебя всегда такое настроение перед праздниками?

- Это не настроение, это жизнь...

- Неужели ты веришь в это?

- В то, что бездна жаждет? - она кивнула головой. - Чем бы я была, если бы не верила? Я всегда во что-то верила. Иногда это помогало, иногда - нет.

Алан закурил.

- Со мной что-то происходит, Алан. Не знаю что. Но такого никогда еще не было.

- Ты плохо себя чувствуешь? Последнее время ты что-то уж слишком бледна, раздражительна.

- Мне страшно... По ночам меня колотит как от лихорадки. Но не от холода или боли. От страха.

- Перебирайся к Софи. Вдвоем вам не будет слишком страшно, - посоветовал Алин и затянулся.

- Не в этом дело. Я не боюсь темноты или пустоты... Нет, это что-то другое... Боязнь потерять смысл жизни, разум... О, Боже!..

Она протянула дрожащую руку к Алану.

- Дай мне сигарету...

- Ты же больше не куришь, - напомнил Алан, но сигарету все же дал. - Нервы?

Она не ответила. Милен, лишь запрокинув голову, вдыхала едкий табачный дым и смотрела во Вселенную влажными от слез глазами. Пелена застилала ее взор. В горле стоял комок. Она не могла больше сдерживаться, она зарыдала.

- Что с тобой, Милен?! - изумился Алан.

Она крепко, судорожно схватила Алана за куртку и, притянув к себе, уткнулась ему в плечо. Алан отбросил сигарету и обнял Милен.

- Ну вот, опять... Милен, я не люблю, когда ты плачешь. Мне больно от этого.

Она попыталась взять себя в руки. Отстранившись от Алана, Милен вытерла глаза и шмыгнула носом.

- Извини... я слишком сентиментальна, - ее голос дрожал.

Слезы все еще душили ее, но она стыдилась своей слабости, она попыталась оправдаться.

- Я боюсь Времени... От Него зависит все. Я не хочу взрослеть, чтобы не умирать, не страдать. Время... Оно убивает, оно такое могущественное. Но Его всегда так мало... Знаешь, когда-нибудь он уйдет. Время добьет и его, его чувства...

Алан старался сообразить, о ком она говорит. Конечно же, о Патрике! У них что-то не ладится??

- ...он перестанет терпеть, ждать. Он просто уйдет. Бросит меня, - она как-то обреченно засмеялась. - Хотя... Ведь это не он меня бросит. Это уже сделано... Мы оба брошены. Мы потеряны друг для друга. И в этом виновата я! И только я! Если бы со мной так же обращались, как я с ним, я бы давно послала все к черту, нашла бы себе нормального человека, который бы любил меня и уделял мне все свое свободное время, заботился обо мне... Я бы не позволила считать себя... хобби... Так, усладой после работы. Конфетой после горького лекарства, которое ему приходится принимать всю жизнь, а конфету, то есть меня, дают изредка, только уж когда совсем невыносимо горько...

- Но это ведь не так! - возразил Алан. - Ты же не считаешь его усладой. Ты же любишь его.

- Но что это меняет? Я люблю. Но он-то этого не видит, не ощущает. На его месте, я бы чувствовала себя усладой... Однозначно, все кончится для нас трагично. Он найдет себе хорошую жену, которая нарожает ему детей, каждый вечер она будет встречать его дома и, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, будет умиленно улыбаться, наблюдая за тем, как дети будут бросаться ему на шею и кричать: "Папа!". Потом они пойдут ужинать. И на ужин будет не просроченный бифштекс. Вечер, полный опьяняюще-приятных семейных забот. А потом они поднимутся в спальню...

Милен зажмурилась и со злостью швырнула в ночь комок снега, который вертела в руках.

- Ты - мазохист. Знаешь это? - заметил Алан.

Она резко поднялась и вошла в дом, оставив дверь открытой. В густую темноту последней в году декабрьской ночи, варварски разрывая ее монотонность, ворвался яркий луч белого света. Алан слышал, как Милен яростно разбрасывала вещи, видимо, ища что-то. Наконец, она вновь появилась на крыльце.

- Вот, - она протянула ему исчерканный лист бумаги. - Я тут набросала кое-что... Ночью делать нечего... Всякие мысли лезут в голову. Посмотри, может, из этого что-то получится...

Прислонившись к косяку, она ждала. Алан взял листок в руки и стал читать:

Некоторое время Алан молчал, обдумывая прочитанное. Потом он медленно поднялся и повернулся к ней.

- Мне жаль...

- Меня?! - удивилась Милен. - Нет, Алан, я не нуждаюсь в жалости! По крайней мере, сейчас...

- Нет, не тебя. Мне жаль, что я мало чем могу помочь тебе. Скажу лишь одно - ты всегда можешь на меня рассчитывать.

- Спасибо, Алан.

Он собрался было уходить, но остановился.

- Чуть не забыл! Я ведь пришел позвать тебя на праздник. Сегодня Новый Год. Наши собрались в фургоне, столы накрыли. Все готово. Давай, собирайся, пойдем. Тебе нужно развеяться, а то совсем тут зачахнешь.

- Мне что-то не хочется... - замялась она.

- Возражения не принимаются!

Она любила, когда ее упрашивали.

- Я переоденусь и приду.

- Мы ждем. И поторопись!