Книги о Милен Фармер

- Ну, уж чего-чего, а этого я от тебя никак не ожидала! - обреченно, с бессильным негодованием, скрипя зубами, прошептала Милен внезапно охрипшим и поникшим голосом. - Как же так? Сейчас?..

- Поверь, мне не менее трудно говорить, чем тебе слушать.

Она непонимающе смотрела на Патрика. Она не хотела верить в его слова. Вот то, чего она так боялась. Милен давно ходила по краю пропасти, и каждый ее шаг неизменно приближал ее к терпеливо ожидающей гибели. Милен солгала, сказав, что не ожидала этого. Нет. Она ждала этого каждую минуту. На сей раз она даже не пыталась сопротивляться, бороться с судьбой. Милен ожидала этих режущих слов с несвойственной ей покорностью и смирением. И вот дождалась!

Сперва было больно и обидно. Даже немного стыдно. Стыдно, что не смогла удержать его. Чего ей не доставало для этого? Вроде не глупая, да и внешностью Бог не обидел. И фигурой... Она ведь ужасно любит его! А он? Он устал. И наконец произнес эту убийственную фразу: "Я ухожу". К удивлению Милен, от этих слов ей стало как-то легко, будто камень с души свалился. Случилось. Больше не надо думать об этом, ждать, терзаться. Опасаться того, что он заявит об этом в самый неподходящий момент. Особенно это ощущалось сейчас. Милен была утомлена, она ужасно устала - как физически, так и морально. Ее обычный энтузиазм, который она питала к своей работе, исчез куда-то, словно испарился. Теперь это была рутинная каторга. Милен уже не чувствовала того радостного возбуждения и суеверного страха, когда поднималась на сцену; на своих фэнов она теперь уже смотрела как на безликую, колышущуюся толпу; она перестала замечать все и вся вокруг себя. Милен была в своеобразном трансе. Она смотрела на угрюмого Патрика, но не видела его. Она хотела спросить: "Почему?", почему же он уходит, но сейчас ей это было уже безразлично. Такое равнодушие к собственной судьбе абсолютно не волновало ее. Первый порыв еще всколыхнул какие-то человеческие чувства, эмоции, но они потухли так же быстро, как и загорелись.

- Я собираюсь забрать Ники, - решительно заявил Патрик.

- Что?!!

Нет, Милен была не удивлена. Она была просто ошарашена. Ближе Доминик и Патрика у нее никого не было. Пусть Милен проводила с ними мало времени, но душа и сердце ее были заполнены ими. Она жила не своей жизнью. Она жила их жизнью. И эту жизнь захотели отнять. Милен захотели убить. Милен с какой-то тупой уверенностью и упрямым недопущением слов Патрика покачала головой.

- Нет... - прошептала она. - Ты не посмеешь...

Ее глаза сверкнули звериной злобой; она была готова защищать Ники до конца. В мгновение тот человек, с которым она прожила вместе около семи лет, которого любила до безумия, который подарил ей столько прелестных моментов, подарил ей самое дорогое в ее жизни - Ники, переродился в ее сознании. Патрик больше не был ее второй половиной. Теперь он враг. Он чужой. Но как принять это?

- Ты не посмеешь, - повторила Милен.

- Посмею. Я не хочу, чтобы ты сломала жизнь моей дочери, как сломала ее мне.

- Я?! - она испуганно посмотрела на него. - Я сломала тебе жизнь? Бог мой, Патрик, о чем ты говоришь?! Я никогда не делала тебе ничего дурного. Может, и были какие-то ошибки, но я... я всегда любила тебя... А Ники?.. Как же я могу поломать ей жизнь?

- Неужели ты так слепа?! Милен, ты что, действительно, не понимаешь, что происходит?

Она выжидательно посмотрела на него.

- Я устал, - прошептал он. - Устал бороться с твоим безразличием. Ты думаешь, повторять из раза в раз: "Я люблю тебя!" - этого достаточно? Нет! Слова - это просто звук. А я кроме этого звука ничего больше-то и не знаю. А Ники? Милен, ты же мать! Неужели тебя саму устраивает такое положение дел? А? Ты не видишь, как сказывается твое постоянное отсутствие на девочке? Или не хочешь видеть? Мать всегда ближе дочери, чем отец. А получается иначе. Будто у нее вовсе нет матери. Ты скажешь, а как же я, ее отец? Я - совсем другое дело. Мне трудно понять тебя, а ее - еще труднее.

- Так как же ты собираешься тогда ее воспитывать? Если ты ее не понимаешь, чего же можно от тебя ожидать?

- Согласен, мало. Но зато я всегда рядом. Это у меня она сможет найти утешение. Ей больше не придется искать твою фотографию, когда она соскучится, чтобы воскресить в своей детской памяти истинный облик матери! Ей не надо будет искать твоей теплоты и нежности, которых она и так, по сути дела, от тебя не видит! Восковая кукла не будет больше заменять ей мать! Она больше не будет плакать по ночам и звать тебя! Со мной она забудет тебя, и в этом будет ее спасение! Она начнет жить!

- Как у тебя все просто! Забрал дочь, уехал, отлучил ее от матери - и все! Она начнет жить! Ты думаешь, она меня забудет? Да для нее это будет ударом! Ты же видишь, как она меня любит. Она любит нас обоих. Она живет в семье, и мы не вправе разрушать ее мир. Ты не помнишь себя в ее возрасте? Разве ты забыл свою мать? Ведь, когда она умерла, тебе было не больше, чем Ники сейчас. И что? Для тебя это было травмой! Я с трудом, но все же представляю, что ты пережил. Ну, вспомни. Ты же сам мне рассказывал, как метался, звал ее, убегал из дома на кладбище... Ну? Ты хочешь, чтобы Ники пережила то же?

- Позволь, небольшая поправка! Ты жива! И, вообще, не вмешивай сюда мою мать. Это... это, - он безнадежно махнул рукой, пытаясь не поддаваться на невольное и резкое воскрешение тех кошмарных эмоций, которые захлестнули его после скоропостижной смерти матери, которая действительно поломала жизнь маленькому мальчику. Отвернувшись на мгновение, он продолжил: - Но для нее ты умерла. Уж лучше ей попытаться забыть тебя. Пойми, зная, что ты есть, она оставляет в своей душе, в своем сердце место для тебя, надеясь, что когда-нибудь ты придешь и останешься с ней, заполняя ее пустоту. Но это лишь надежда. А она умирает последней! А до тех пор, эта надежда неустанно, безжалостно точит ее душу, ранит ее. Причем раны эти затягиваются на мгновение, лишь когда ты рядом, а после твоего ухода они вскрываются и кровоточат с еще большей силой, заливая горячей кровью доверчивое сердечко. Но постепенно, поверь мне, от слишком частых разочарований эта кровь застынет, свернется, образует черствую корку, которая навсегда скует жесткими кандалами безразличия любые порывы ласки и нежности. Она поймет, что от тебя ничего, кроме видимой любви, она не получит. Вот где начнется самое страшное. Ники начнет бунтовать, пытаясь выделиться, пытаясь сделать что-то эксцентричное для того, чтобы ее собственная мать, презрев величие своего ореола славы, снизошла бы до дочери своей, заметила бы ее. Но и этого не будет. И тогда попытки выделиться прекратятся, а останутся лишь пагубные, отвратительные привычки, которые на всех скоростях понесут ее в пропасть безысходности и сплошного кошмара. А спасение найдет лишь в кайфе. А от кайфа недалеко и до могилы! Ты этого желаешь своей “любимой” дочери?

- Боже, Патрик, не надо делать из меня безжалостного монстра!! Я люблю ее не меньше, чем ты! Различие лишь в том, что у меня такая работа. Сколько раз я должна повторять, я вынуждена большую часть времени проводить вне дома! Я ведь тоже мечтаю побыть рядом с вами, а не “развлекаться” в одиночестве, рассматривая ваши фото и слыша вас только по телефону!

- Что же тебе мешает изменить это? Если тебе хочется, так сделай это! И не стоит меня убеждать в том, что это не в твоих силах. Я прекрасно знаю, что если бы ты по-настоящему захотела, ты бы горы свернула, не то что прервала какой-то контракт, который для тебя даже ничего не значит. Ведь ты делаешь это вовсе не из-за необходимости или из-за денег. Тебе просто нравится этим заниматься! Ты любишь свою “работу” больше, чем свою семью! Она важнее. Но почему?

Милен виновато заглянула ему в глаза и опустилась в кресло. Ее единственный и постоянный аргумент - работа - давно уже потерял свою значимость для Патрика, а теперь утратил ее и для Милен. Ссылаясь постоянно на одно и то же, пусть это даже было правдой, она потеряла веру в себя, в работу, в счастливое существование. Порой, в очередной поездке, в одиночестве коротая бессонные ночи, она вспоминала то время, когда Ники был годик, а то и меньше. Милен вспоминала ее крохотные ручонки, которые она протягивала к Милен, пытаясь дотронуться до улыбающегося лица матери; ее широко открытые, жадные до любой информации, любопытные глаза, взгляд которых пробирал до дрожи. Она с умилением вспоминала свою радость и радость Патрика, когда как-то утром Патрик ворвался в спальню с Ники на руках и воодушевлено воскликнул, что у нее прорезался первый зубик. Она помнила первый - неуклюжий, заплетающийся, корявый, но все же первый - шажок Ники, который казался Милен чуть ли не красивейшим балетным па...

С рождением Доминик Милен была вынуждена оставить работу, причем находясь в самом зените славы. Ее закрытость перед обществом и попытки последнего все-таки влезть в ее жизнь несли свои трудности. Но несмотря на это, она была счастлива! У нее была семья, о которой она никогда не мечтала. У нее был ребенок, которого она так не хотела. Но с его появлением Милен осознала, что нет ничего лучше материнства, когда чувствуешь ответственность за это прелестное дитя, произведенное тобою на свет. Тобою! Ты вроде бы обыкновенная, одна из многих, но вдруг дала свет новой жизни! Каждый день приносил что-то новое, еще одну волну неповторимых эмоций. И теперь она была уже благодарна и Патрику, и Луи, а затем - и Алану за то, что они сумели вразумить ее, отвлечь от смертоносной идеи. А все сложности, связанные с уходом за младенцем, - неустанные ночные "дежурства" у кроватки малышки, порой непрерывающийся плач, пеленки, подгузники, режимное питание, водные процедуры и все остальное - казались теперь райским наслаждением, так как забота о дочери, вопреки ожиданиям Милен, приобретала для нее все большее значение и имела теперь уже вид не вынужденной обязанности, повинности, как ей казалось прежде, а доставляла ей огромное удовольствие и радость. Лишняя минута, проведенная рядом с дочерью, казалась Милен высшей благодатью, которую может когда-нибудь ниспослать Бог на человека.

Но девочка подрастала. Одни проблемы сменялись другими. Милен вернулась в шоу-бизнес, причем ее внезапное появление на сцене, ознаменовавшееся выходом нового альбома "Такая я...", произвело определенный фурор в кругах музыкального мира, значительно превосходивший истерию, связанную с ее уходом. В силу вступило время! Оно вновь проснулось и захватило Милен, оторвав ее от любимой половины, в которой и заключалась вся ее жизнь, от дочери и Патрика...

- Почему ты молчишь? - сухо поинтересовался Патрик.

В один миг самый лучший и преданный друг Милен - воспоминания - разлетелся на мелкие, неощутимые кусочки бренного праха прошлого, словно изящный и хрупкий бокал рейнского хрусталя от грубого прикосновения. Голос Патрика отозвался невольным эхом в опустошенной душе Милен.

- У меня нет слов. Я... честно сказать, не знаю, чем тебе возразить. Ты категорически отрицаешь мою занятость...

- Я не отрицаю, - прервал ее Патрик, но он отнюдь не оправдывался. - Я просто не понимаю тебя. Родила ребенка, так заботься о нем. А то получается, как у кукушки... Согласись, что ни тогда, ни сейчас она не была тебе нужна. Ты согласилась ее оставить, лишь потому, что боялась потерять меня. На ребенка тебе было наплевать... Родила и бросила. Как хочешь - так и выживай.

- Ах, вот как ты заговорил! - вскричала Милен, уже не анализируя возможную правоту его слов. Она вступила на путь отрицания, и самолюбие не позволяло ей отступать. Нужно было идти до конца, пусть это даже было глупо. - Я знала, что когда-нибудь ты скажешь это! Действительно, я не хотела ребенка! Я говорила тебе не раз, что его появление закончится именно этим! Что - не так?! Ну, скажи, что я не права! Именно поэтому я хотела сделать аборт, а не потому, что я "бессердечная эгоистка"! Уже тогда я думала и о нас и о ребенке. Ты прав, ей плохо. Она живет в семье, но ее отношения со мной лишь фиктивные. И она, и я страдаем от нехватки общения. Но я предупреждала!.. Упрямство - вот твоя ошибка!

- Я не считаю Ники ошибкой. Она моя дочь, и я люблю ее! Я хочу, чтобы и ты - ее мать - любила ее и уделяла ей отнюдь не минимум своего свободного времени!

- А как насчет нас? - вдруг спросила она.

- А что мы? - не понял Патрик.

- Что будет с нами? Неужели, сейчас нас связывает лишь дочь? А как же наши чувства?

- Чувства?!! - злорадно ухмыльнулся Патрик с таким видом, будто для него это понятие уже не существовало. - О чем ты, милая моя?!! Ты что, не видишь, что то, что ты называешь чувствами, давно уже умерло между нами!

Еще теплившаяся надежда на то, что все обойдется, что они смогут найти решение этой проблемы, как находили решение другим, шелохнулась и погасла, не оставив и следа.

- Значит, ты ничего не чувствуешь ко мне? Ты больше не любишь меня? А, вообще, ты хоть когда-нибудь любил меня, или же просто использовал? Играл на моем извращенном чувстве вины перед тобой за то, что меня не было рядом... А зачем я нужна была тебе, да еще и рядом? А? Может, потому, что в подобной ситуации от меня можно было получить гораздо больше, чем при обычной связи? Интересно! Так, что же тогда удерживало тебя? Деньги? Нет! Любовь? Нет же! Секс? О да, скорее всего... Я не нахожу иного объяснения. Тешил свое самолюбие. Как же! ОН спал с самой известной "шлюхой" страны, с самой недоступной для других! А она, дура, была верна ему! Да, уверена, ты вдоволь пресытил свое самолюбие... Поздравляю!

- Не будь идиоткой! - тихо сказал он. - Я любил тебя, и как еще любил...

Но Милен не слышала его... В окно смотрел одиноким холодным пятном Месяц. Он был вечным ночным свидетелем тайн. Качался в темной Вселенной и равнодушно взирал со своей высоты на мелкие, незначимые для него деяния людей. И сейчас заглядывал он в окна пригородного парижского особняка, охватывая своим всевидящим взглядом и близлежащие окрестности.

- А я до сих пор... до сих пор люблю тебя... Нет, мои чувства не умерли. Они живут. Живут памятью! Я не забыла то хорошее, что ты сделал для меня... Я ничего не забываю... Если для тебя все кончено, и ты теперь спокоен, то мне же это доставляет невообразимую боль. Да, мне больно терять тебя! Я не хочу этого! Но ты уже все решил. Я не собираюсь уговаривать тебя остаться, давать пустые обещания, что оставлю работу. Не буду! Решил - уходи! Вон дверь, а вон порог! Я не держу тебя! Я буду сдерживать свои чувства, а не тебя. Пусть мне же будет хуже, но я даже взглядом не намекну, прося о твоем возвращении! Если для тебя все теперь так просто - убирайся! Слышишь? Убирайся вон! И не смей больше показываться мне на глаза! Мне жаль, что я ошибалась в тебе, считая тебя самым близким человеком, доверяясь тебе. И даже если ты потом пожалеешь о своем уходе, учти - будет поздно. Если ты переступишь этот порог, то это действительно будет концом всего! Пусть так! Но Ники я тебе не отдам. Понял? Ни за что!!! Я могу забыть тебя, вырвать из моего сердца, но не ее. Ты прав, я ее родила. Я и буду ее воспитывать! И это уже не твоя забота, как я буду это делать!

- Ошибаешься! Это как раз моя забота! Мне не безразлична ее судьба. И что бы ты ни говорила, я завтра же увожу ее. И ты не сможешь мне помешать!

- Посмотрим!

- И смотреть нечего. Вещи уже собраны.

- Ах уже и вещи собраны! Когда же ты все решил? И не спрашивая меня. Я для тебя пустое место, пускай. Но не смей трогать Доминик!

- Я заберу ее и точка. Я не могу ее оставить с такой... У меня даже язык не поворачивается назвать тебя матерью!

Ненавидящий взгляд Милен пронзил Патрика; она готова была взорваться, но все же сдержалась.

- Твои странности, - продолжал Патрик,- уже давно волнуют меня. Постоянно говоришь о несуществующем дьяволе - времени. Смерть, постоянное разочарование не сходит с языка твоего. Говоришь, что песни твои - это твоя душа?! Но такая бессмыслица и во сне не приснится! Извращенная похоть сливается с дикостью гермафродитизма!.. Твоя душа такая же? Твои визиты в эту лечебницу, общение с умалишенными... Это нормально???! Просто из норм обыкновенной морали я не могу оставить девочку с тобой! Я не хочу, чтобы она свихнулась, как ее мамочка!..

Милен не могла терпеть, этих, по сути дела, беспочвенных обвинений. Вся ее злоба, разочарование и обида вылились в звонкую пощечину, которая немного привела Патрика в чувство.

- Какой же ты... - прошептала она.

Воцарилось гробовое молчание. Патрик удивленно потирал покрасневшую, горевшую щеку; Милен просто тряслась от ярости, сверкая глазами, наполненными слезами. Некоторое время они смотрели друг на друга невидящими, отчужденными, мерящими взглядами. Потом Милен, закусив губу и мотнув головой в знак отрицания, выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Патрик услышал ее торопливые удаляющиеся шаги и негромкие всхлипывания.

- Кретин, - прошептал он себе.

В жизни она не испытывала подобного унижения. Еще никто не смел так грубо и жестоко топтать ее чувства, глумиться над ней. Но самое ужасное, что сейчас это сделал ОН!

- ...Как он мог? Как он мог?! Он!! Для меня это же святое! Так запросто плюнуть в душу... Почему люди так жестоки? Когда дело касается своей наигранной правоты, они готовы на все! В мгновение ока они забывают все хорошее... Бог мой! Как я его ненавижу! Назвать меня сумасшедшей! Меня?! Я бы смогла понять его уход. Но это... Как же он низко пал! Облить грязью мои чувства... "Извращенная похоть сливается с дикостью гермафродитизма..." И это сказал он!! Я бы пропустила это мимо ушей, если бы это ляпнул кто-то из критиков. Их право! Но ведь нет!.. "Из норм морали..." Да что он о себе возомнил?!!

Милен вошла в спальню Доминик. Здесь, в этой обители любви и детства, она хотела найти покой и умиротворенность. Она хотела избавиться от назойливых, жалящих слов Патрика. Милен хотела лишь побыть с дочерью, чтобы убедить себя же в неверности слов Патрика, в том, что она все же хорошая мать, любящая. Милен, в основном, могла видеть дочь действительно лишь спящей, и она уже стала даже привыкать к этому, уже ставшему традиционным, ритуалу, когда по вечерам она заходила к ней только с тем, чтобы поцеловать и пожелать ей спокойной ночи, да и то шепотом, чтобы не разбудить девочку. Но сейчас вид Ники вызывал в Милен невообразимо бурный прилив эмоций. Теперь все чувства, которые Милен испытывала прежде к Патрику, она перенесла на единственную отраду, оставшуюся в ее жизни, на Доминик. Девочка принимала в ее сознании образ чистого, непорочного ангела, не затянутого в тупиковые лабиринты взрослой жизни. Именно беззаботность этого маленького существа еще вдохновляла Милен, заставляя ее жить и любить.

Милен сидела на краешке ее кровати, обхватив колени руками, и смотрела на это миловидное, спящее детское личико. Сердце замирало от восторга и волнения, когда она наблюдала, с какой безрассудной нежностью Ники прижимала к себе куклу, восковую копию Матери.

- Она хотела бы, чтобы на этом месте была я...

Милен блаженно улыбалась, щурилась, как кошка от солнца, видя безмятежную непосредственность ЕЕ девочки. И в то же время, она чувствовала глубокую вину перед дочерью. Но... Милен желала ей лишь добра.

...Как она хотела бы вернуть свое детство. Пусть порой жестокое, но все же то время необычно... Очень маленькие дети обладают чудесным даром: они верят. Они верят в фей, в легенды, в добрых драконов, в человечка с седыми волосами, которого терпеливый северный олень ждет у каминных труб. Нет ничего ужаснее, когда ребенок перестает верить. По меньшей мере, если только он, благодаря своей воле, сумеет вновь создать свой собственный мир, спрятанный для секретов, недосягаемый для страхов. Именно тогда он сможет выжить. Не иначе... У кого нет больше души, тот не сможет преодолеть порог зеркала, чтобы окунуться в прошлое, в воспоминания. Он не сможет вызвать совесть для ответа. Он при жизни мертв...

- Нет... - прошептала Милен, мысленно обращаясь к Патрику. - Ты жестоко ошибаешься! Как я смогу причинить зло этому ангелу?! Бог мой... Сколько ж раз я представляла такие разрывы. Сколько ж раз я проигрывала их с человеком из того мира, без лица и имени. Сколько было доводов! И что? Я проиграла... Бороться с судьбой действительно глупо... Она так спокойно за ничтожное мгновение раздавила меня, смяла. Она мстит за те попытки ударить ее. Пойми же ты, Милен, невозможно повернуть жизнь вспять!.. О, ее месть искусна! Она перекрывает единственную отдушину! Она знает мою ахиллесову пяту. И здесь уж ничего, не поделаешь. Бьешься как рыба на песке в последней агонии. А толку?.. Нет. На сей раз конец... Почему же мы движемся к концу? Хватаешься израненными, непослушными пальцами, сдирая ногти, за отвесную скалу неприступного, но столь заветного счастья и летишь вниз... Чего же я добилась? Любви и признания публики и отчуждения, непонимания у Патрика... Когда-то я молила о своем изгнании. Оно здесь! Гордись этим, идиотка! Ты получила то, чего заслуживала! Что будет дальше? А дальше, - Милен саркастически ухмыльнулась, - буду заключать контракты! И все будет как нельзя лучше! Он будет жить своей жизнью! Отберет, словно вещь, Ники. Запретит ей со мной видеться, а еще лучше - настроит ее против меня! Он будет работать, она будет расти. У всех будет радостная и счастливая жизнь! Особенно у меня - контракты, концерты, альбомы, студии, записи... Какая прелесть! Только, - улыбка сошла с ее лица, уступив место страдающей гримасе, - жить-то я буду все же не своей, а их жизнью. Вот так-то! Вот оно, твое изгнание, Милен!

- Мамочка? - Доминик, зевнув, протерла сонные глаза. - Что ты здесь делаешь?

- О, ангелочек мой! - спохватилась Милен и пододвинулась поближе к дочери. - Я разбудила тебя своей болтовней? Извини, пожалуйста. Прости меня.

- Да я и не обижаюсь, - заявила Ники и вдруг, лукаво улыбнувшись, бросилась к Милен на грудь. - Я так рада, что ты пришла! Почему тебя так долго не было?

- Счастье мое, ты же знаешь, как мама бывает занята. Но теперь... - Милен вспомнила об угрозах Патрика, - теперь все будет иначе. Теперь я всегда буду с тобой. Я обещаю!

- Ты только обещаешь, - заметила Ники.

- Ники, ну пойми же меня, пожалуйста... - начала Милен, чувствуя, что и эта последняя ниточка, связывающая ее с жизнью, натянулась и готова лопнуть.

- Мам! - прервала ее Доминик. - Хочешь, я попрошу Алана, и он отпустит тебя? И ты тогда поедешь с нами в горы...

Милен с благодарностью взглянула на девочку.

- Папа тоже говорил, что скоро все будет по-другому. Он рассказывал, как красиво в горах и как нам с ним будет хорошо вдвоем. Только он про тебя, мамочка, ничего не говорил. Будто бы тебя и нет... А когда я спросила, поедешь ли ты с нами, он сказал, чтобы я забыла о тебе. Почему он так сказал? Вы что, поссорились?

- Нет, моя хорошая, нет, - Милен улыбнулась, пытаясь этой улыбкой развеять детские сомнения. - Мы не ссорились...

"Господи, хоть бы ребенка не впутывал"!

- ...Просто у папы было плохое настроение...

"Тоже мне, гуманист-идеалист! Я хочу как лучше, - передразнила она Патрика мысленно. - А сам что же? Думает, что оттого, что он втопчет в грязь все прежние представления Ники обо мне, ей станет лучше?! Плевать на меня, но ее-то зачем марать?!!"

- ...У тебя ведь тоже бывает плохое настроение, когда не хочется, чтобы кто-то лез в душу, а на все вопросы хочется лишь огрызаться.

- А папа не хочет, чтобы я лезла в душу? - обиженно осведомилась Ники.

"И это только начало! До чего ее доведет этот умник, желающий ей лишь самого хорошего?"

- Ну что ты! Папа очень любит тебя!

- А тебя?..

"О, Боже! Довели!"

- И меня...

"А врать нехорошо!"

- Мамочка, я не хочу забывать тебя! Я знаю, что вы поссорились, и поссорились из-за меня. Я слышала, как вы ругались.

У Милен больно кольнуло сердце.

"Молодцы, доброжелатели!"

- Мамочка, я люблю тебя и папу тоже! Я не хочу, чтобы вы ссорились. Когда вы кричите, мне кажется, что во всем виновата я. Я не хочу, чтобы вам было плохо. А ведь вам плохо из-за меня!

- Нет. Не говори так, девочка моя, - Милен обняла дочь, крепко прижав ее к себе. - Это вовсе не твоя вина...

"Как же она права! Какая жестокая правда!"

- ...Да, мы немного поругались. Но это бывает. Взрослые люди, впрочем, как и дети, иногда не понимают друг друга и, пытаясь что-то доказать, начинают разговаривать на повышенных тонах. Когда ты вырастешь, ты поймешь. Ты тоже не всегда будешь ладить с людьми. А крик... он просто разряжает атмосферу. Ты кричишь и тебе становится легче. Это как слезы... Правда, этого лучше не делать, так как любые проблемы можно решить без крика. А если будешь орать по поводу и без повода, потеряешь и друзей, и близких, и саму себя. Превратишься в единый комок злобы и ненависти... Но все же порой срываешься. Вот и мы сорвались... Но это случайность, и этого больше никогда не будет. Просто мы с папой устали, у нас много проблем... на работе... Ну, повздорили немного. И ты в этом совсем не виновата. Это нелепо думать, что здесь твоя вина. Нет, моя хорошая, моя заботливая маленькая девочка! Это лишь наша вина!

"Действительно, лишь наша..."

- Правда?

Ее доверчивость восхищала Милен.

- Правда.

- Это хорошо! А то я подумала... вы так громко кричали... наверное, были очень сердиты... вот я и подумала, что вы сердитесь из-за вчерашнего...

- А что вчера было?

- Папа был такой злой... Он очень сильно кричал! Но я же ненарочно. Просто дверь была открыта и Е.Т. заскочил туда, а я пыталась его поймать... Ну, в конце концов, я же извинилась!

- О чем ты? Я что-то не пойму. Куда вы заскочили? Почему папа кричал?

- Ну, вчера тебя не было...

"Как обычно..." - мелькнуло в голове у Милен. Теперь мысли о ее постоянном отсутствии стали донимать ее чаще и с особой силой. Работа уже не была ее отдушиной. Теперь это становилось ее проказой.

- ... мы с E.T. играли. Он забежал в мастерскую и стал прыгать по всем столам, по этим гипсовым головам, ну и... уронил, кажется, последнюю папину лепку... Ой, что было! - она закатила глаза. - Как он ругался! Даже чуть не отшлепал, - добавила она шепотом. - Ну, вот, в общем-то, и все дело. Вот я и подумала, что вы из-за этого поссорились.

Она немного помолчала и вдруг спросила:

- Мам, вы ведь меня не прогоните?

- Прогнать тебя?!! - искренне удивилась Милен витиеватости детской мысли. - Нет! Нет, мой маленький несмышленыш...

Она поцеловала девочку в курчавую темно-русую головку и еще раз прижала к себе.

- Никуда мы тебя не прогоним. И папа больше не будет кричать. И я буду рядом. И все мы будем очень счастливы...

"Интересно, а что ты будешь говорить ей завтра в ответ на ее недоумевающий вопрос, почему же они едут, а ты остаешься? Ты же обещала... Или это опять - как всегда?.." - скрипел внутренний голос Милен, но она даже не пыталась внять его вопросам.

- ...А ты больше не будешь шалить, тем более в папиной мастерской. Так ведь?

- Угу, - мирно буркнула Ники и зевнула.

- Ну, вот и замечательно! Ты же знаешь, что папа очень щепетильно относится к своим скульптурам.

Доминик слово "щепетильно" показалось смешным и нелепым; она хотела, чтобы Милен объяснила, что оно означает, но после сладкой зевоты Ники решила оставить объяснения на завтра. Сейчас она хотела вернуться к тем добрым маленьким гномикам, которые жили в ее снах. Ники еще раз зевнула и потянулась.

- Ну вот, - улыбнулась Милен, видя, как примащивается девочка, - A теперь - спать. Глазки уже туманом заволокло, мягким, нежным, как перина снежная. Ложись...

Она уложила Ники и прилегла сама рядом, обняв прижавшуюся к ней дочь.

- Спи, моя радость, спи спокойно. Завтра будет новый день...

"Для кого-то он станет последним..."

Но Ники уже не слышала ее. Она прильнула к Милен, ощущая тепло ее тела, материнскую заботу и нежность. Девочка была счастлива - теперь она обнимала не холодную восковую фигуру, а собственную мать, которую любила больше всего на свете и которая платила дочери такой же безграничной любовью. Для Ники это было высшее блаженство - лежать вот так, рядом с ней, прижавшись крепко, и держать ее ласковые руки в своих, чувствуя легкие пожатия - немые символы духовной близости и любви матери и дочери.

Патрик сидел в полутемной мастерской и играл выключателем настольной лампы. То включая, то выключая тусклый свет, он тихо беседовал сам с собой.

- Жизнь - полоса светлая, полоса темная. Но какая из них моя? Светлая? Навряд ли... Темная? Не знаю. Хотя, это ближе. Что уж в ней светлого? А раз так, значит - темная... Скорее черная... Бред!

Он вскочил, отбросив лампу в угол. В мгновение комната погрузилась во мрак, и только где-то невдалеке еще звенели вертящиеся останки лампы. Но вскоре здесь поселилась и тишина. Она обволокла не только мастерскую, но и весь дом, всю душу Патрика. Душа стала не только темной и тихой, она стала пустой, она стала похожей на иссякнувший источник. Она больше не давала той "живой воды", которая залечивала раны. Она отделилась от существа Патрика. Теперь это было не единое целое. Она умерла и не собиралась воскресать.

- Я всегда считал себя счастливчиком. Мне всегда везло. Единственное, что меня беспокоило, - это наши отношения с ней. Но и этому я находил ответ. Самоуверенный кретин! Я думал, что все образуется, наладится, как это бывает в нормальных семьях. Я ждал этого каждый день... Особенно, когда появилась Ники... О, это были незабываемые месяцы! Были, были... Мы были все вместе, но и тогда ее вроде бы рядом не было. Пусть мысленно, но она была в студии. А зачем, вообще, я женился? Хотя, какая это женитьба?! Она даже этого не захотела. А я что, я и это принял. Слабак! Она вертела мной, как хотела, а я терпел. А вот теперь поплатился. Но и она, кажется, не осталась в стороне. Мне стало легче? Hе знаю. Но она!.. Oна...

Патрик как-то неуверенно и, в то же время, яростно повел рукой, пытаясь выразить свою мысль. Теперь у него остался один собеседник - он сам. Это не было безумием. Это была очередная попытка понять то, что, с одной стороны, было очевидным, а, с другой стороны, никак не укладывалось в голове. Он задавал себе вопрос, почему выяснение отношений между ними всегда, а сегодня особенно, заканчивается трагично. Но ответ опять оставался где-то за пределами разумного. А само сознание лишь кипело от недавно пережитых страстей. Каждый, и Милен, и Патрик, беседуя после сам с собой, пытался убедить свою скептическую половину в своей же правоте, сваливая все грехи на другого.

- Боже! Как она меня раздражает! - Патрик не знал, верит ли он в свои слова, или же это просто дань гневу. - Это упрямое твердолобие, доходящее до тупости... Постоянные отговорки: работа, работа, работа... Странное, бессовестное нахальство называть себя матерью... Надоело! Все надоело! И она тоже...

Он вспомнил ее слова о чувствах. Это показалось ему настолько глупым и неестественным.

- Ха! Она смеет еще упоминать о чувствах! "А как же мы?" - передразнил ее Патрик и разразился истеричным смехом. - Такая нелепость... даже ее психам не привидится! Чувства... Какие, к черту, чувства?! Безразличие? Равнодушие? Ненависть? Все, что угодно, но только не любовь! Было бы безумием верить, тем более нам с ней, в вечную любовь. У таких, как она, все чувства направлены на то, чем они занимаются. А ее ничто, кроме ее студии, не занимает. Теперь она даже ночует там... Она права лишь в том, что это конец. Настоящий конец... А как все замечательно начиналось... Бог мой, как она была прелестна тогда! Ее внимание ко мне, забота просто поражали! И ведь мы были счастливы! Мы встречались по вечерам, бродили вдоль Сены. По Монмартру... Она любила смотреть на работы молодых художников. А с каким странным воодушевлением она наблюдала за потрясающей пластикой мимов!.. Ее удивление и интерес были настолько искренними и бурными, что порой даже я считал ее немного сумасшедшей... Да... те времена можно назвать романтикой. Она и тогда уставала, и тогда у нее было много работы. Но тогда и вопроса не было, чтобы отложить нашу встречу, сославшись на тяжелый день... Она никогда даже не упоминала об этом. Хотя, я знал, что на это у нее были все причины... Как-то мы катались на ночном трамвайчике; на верхней палубе было прохладно и тихо... Как сейчас помню тот мягкий, обволакивающий, пьянящий аромат ночи!.. Mы поднялись туда и, облокотившись о перила, следили за ночным Парижем. Я рассказывал ей о своей поездке в Испанию; сперва она еще как-то реагировала на мои слова, но вскоре я увидел, что ее голова медленно склоняется вниз и что она спит... У нее был такой жалкий и, в то же время, виноватый вид, когда она очнулась. Это был единственный раз, когда она призналась, что ужасно устала. А как она извинялась!.. Бедняжка посчитала, что я обиделся из-за того, что она уснула, якобы, из-за скучной истории. Она без перерыва твердила, что мой рассказ очень интересен, что она восхищена его живостью... Все в таком плане... А я просто стоял и смотрел в ее широко открытые глаза, улыбаясь. Мне были непонятны ее оправдания и извинения; я понимал лишь ее состояние... Тогда ее маниакальное стремление к успеху было мне понятно. Ведь я сам стремился к этому. Я сам старался сделать карьеру. Да, мы достигли высот. Мы оба добились того, о чем мечтали. Но различие в том, что я приостановил свои попытки добиться большего, а она - нет! Она по сей день тянет себя на железном поводке к невообразимым высотам. К идеалу, которого нет. Но зачем? Зачем насиловать себя? Выше головы ведь не прыгнешь... Что это? Больное самолюбие? Извращенное честолюбие? И все ради чего? Ради толпы фанатов? Ради ДРУГИХ? Да, согласен, она щедра! Она любит давать! Только почему же ее ангельская щедрость обходит Ники и меня стороной?! Она готова дарить себя, свои мысли, свою душу, свое тело, свое время всем. И не проще ли было нам с Ники быть "одними из", а не ее семьей?! Да здесь сам черт ногу сломит! Жизнь... Я все чего-то хочу, чего-то требую, но остаюсь с носом и начинаю беситься, качать права. А вот ей ничего этого не надо! И живется спокойнее. Где же справедливость? А ее, брат, нет! Не было и не будет! Так же, как нет у тебя больше семьи. Нет цели. Хотя, нет. Цель-то есть. Ники нужно воспитать. А вот Милен умерла! Хватит! Нужно найти смелость признать это. Нужно начать все сначала, пока не поздно. А она... Oна пусть останется в прошлом. Незатягивающийся рубец страсти и разочарования. Может, мы будем счастливы поодиночке? И зачем судьба свела нас? Сколько крови мы попортили друг другу! И еще бы попортили... Ну да ладно, - Патрик вздохнул с наигранным облегчением, пытаясь безуспешно утешить себя, - теперь все, конец. Я свободен! Мои чувства свободны! Она больше не тяготеет надо мной. Я не ощущаю ее силы, которая раньше так странно притягивала меня. Пусть живет в своем скрытном, далеком, сумасшедшем мирке, никого туда не впуская, бессмертная аутистка! Пусть “приручает” одиночество! Теперь оно будет ее вечным любовником. Прощай, Милен! Ты была ночным кошмаром моей жизни. Но сейчас пришел рассвет и я просыпаюсь. Просыпаюсь с радостью, потому что ты лишь бестелесный, бездушный призрак, витающий в своих ужасных фантазмах! Кукла, вылепленная собственным страхом! Но ты теперь далеко. И ты больше не сможешь мной овладеть. Я покончил с тобой. Я переворачиваю страницу своей жизни. Эта новая страница чиста. Но вскоре ее заполнят, новые, увлекательные, чувственные моменты. И на этом белом листе не будет места для тебя, как нет его для тебя в моей жизни!..